Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книги 1-2

Северюхин Олег Васильевич

На столе был тот порядок, который я люблю. То есть полный беспорядок, но в этом беспорядке есть своя система, которая скрывает от посторонних глаз нужные мне предметы, находящиеся у меня под рукой. Фотография моей покойной жены стояла в рамочке рядом с моим компьютером. Это плюс для Катерины.

– Что там у нас на ужин? – спросил я Катерину и она, взмахнув руками, унеслась на кухню. Вероятно, я отвлек ее от какого-то кулинарного изыска.

В зале был накрыт стол на две персоны. В центре стоял подсвечник. Романтический ужин.

–

Ты не против того, что я здесь хозяйничаю? – спросила моя подруга. – Ты мне расскажи, что можно трогать, а что нельзя и вообще, ответь на вопрос, мы будем жить вместе или ты предпочтешь остаться один?

Правильно поставлен вопрос. Мы не молодые люди, которые только начинают свою жизнь.

Я обнял ее и сказал, чтобы она хозяйничала здесь. Я почти тридцать лет жил один и начинаю новую жизнь.

К вечеру позвонил Васнецов и сообщил, что директор будет ждать меня завтра в шестнадцать часов, а в четырнадцать за мной придет машина.

Я сидел в кресле и смотрел телевизор, Катерина что-то делала с моей рубашкой. На деревянном помосте бесновался лидер демократических либералов и бывший неудобный для всех руководитель Росприроднадзора…

– Станислав Сергеевич дал вам самые лестные характеристики, – сказал мне полковник Борисов, – да и ваше поведение с эрцгерцогом Фердинандом достойно похвалы. И знакомство с ружейным промышленником Эмилем Шкода как бы мимоходом тоже пригодится. Ваша необремененность светом, неглубокие дворянские корни и почти пролетарское происхождение делают вас кандидатом на должность моего помощника. Что вы скажете на это предложение?

– А что я должен буду делать? – спросил я полковника.

– Ничего сложного. Не торопиться с вопросами и исполнять все мои поручения, – сказал Борисов.

– Тогда я согласен, – сказал я.

– Вот и ладно, – сказал полковник, – именной указ о вашем назначении обнародован не будет, но через две недели жду вас здесь, пропуск на ваше имя будет выправлен, а вот по этому адресу снимете себе квартиру. В пути вот почитайте это, – и полковник передал мне книгу на английской языке, – «Нормандский дом, Плантагенеты, Ланкастер, Йорк, Тюдоры, Стюарты, Ганноверы, Веттины», пригодится, потом расскажете, что поняли.

– Слушаюсь, – сказал я и отбыл в Москву…

– Ты о чем-то задумался, – донесся до меня голос Катерины. – У тебя все хорошо?

– Да, все хорошо, – откликнулся я. – Государственные шуты дают народу понять, что они те, за кого нужно голосовать, а проголосовав, народ убеждается в том, что они голосовали за тех, за кого не хотели голосовать. Когда баранов гонят на бойню, то впереди идет козел. Все думают, что раз он так спокойно идет, то там все хорошо. А козел знает, что его выпустят через другие ворота и дадут капусты.

– Злой ты, Дон, – сказала Катерина, – я начинаю тебя побаиваться.

– Смотри сама, – сказал я, – во все времена правду называли злостью, а еще хуже – клеветой. В царские времена с правдой боролись, при социализме правда

была писаной, что не прописано, то неправда, и в демократии мы идем к тому же, что нам завещал товарищ Сталин.

– А что же делать? – спросила Катерина.

– Перестать врать, – сказал я, – перестать обманывать себя. От слова халва во рту слаще не станет. То, что хорошо, оно и есть хорошо, а то, что плохо, то и есть плохо. А мы все про богоносцев, про дух. Да ведь офицеры богоносцев в атаку матом гнали, не богоносцы сами в атаку шли с голыми руками. Это как?

– Не знаю, – призналась Катерина.

– Вот никто и не знает, а делают вид, что знают, а это хуже всего, если бы прямо сказали, что не знают, в какую сторону нам идти, это было бы честнее, – сказал я, – своего ума нет, то варягов на княжение приглашаем, то американцев рынку нас учить.

– А что плохого от того, когда в магазинах все есть? – спросила моя подруга.

– Ничего плохого в этом нет, но это все привозное, будем плохо себя вести, отберут. Тот, кто не развивает свою промышленность, тот хочет низвести себя до положения колонии, – я не стеснялся Катерины. Если она за меня, то и будет за меня. Если нет, то быстрее раскроется. Посмотрим.

– Ты говоришь, как противник России, – прошептала она.

– Девочка моя, я, может, больше, чем кто иной другой могу так говорить о своей родине, которой не везет на руководителей, – сказал я, – но иностранцам нельзя дозволять так говорить. Рты им не заткнешь, но зачем плодить своих иностранцев, пусть уж народ сам скажет, как ему лучше жить.

– Разве можно верить народу? – спросила Катерина.

– Можно, если народу есть с кого брать пример, – улыбнулся я. – У продажных князей и народ-то в основном продажный…

Глава 11

– Вот это будет ваш кабинет, – сказал полковник Борисов. – По соседству со мной. Эта книжная полка отодвигается и открывает дверь в вашу комнату. Но входить будете из другого коридора. Во дворце императора нам ничего не грозит, но осторожность никому не помешает. Что вы почерпнули из данной вам книги, мой друг? Расскажите о Йорках.

– Йорк это – герцогский титул членов королевского семейства, – доложил я. – Йорки спорили из-за короны с Ланкастерами. Сейчас титул герцога Йоркского носит старший сын принца Валлийского, наследника британского престола.

– В основе верно. Наша работа будет заключаться в том, что мы будем связующими звеньями между царственными домами не только Европы, но и всего мира, – сказал Борисов.

– А что, наш император не может написать другому императору? – спросил я.

– Может, – ответил полковник, – но все поступающие письма проходят регистрацию в канцелярии и таким образом становятся документами истории, а кроме того даже информация о том, что пришло письмо от другого императора, может повредить мировой политике вообще. Понятно?