Личный поверенный товарища Дзержинского

Северюхин Олег Васильевич

В нашей профессии это очень хорошо, когда женщина может вскружить голову любому мужчине, но это и очень плохо, потому что такая женщина бросается всем в глаза.

Иметь такого способного напарника это счастье, а иметь напарника, который засветит тебя везде, это уже несчастье.

И третье. Ни в коем случае нельзя иметь каких-либо личных отношений со своим напарником, чтобы эти личные отношения не повлияли на то дело, которым мы занимаемся. Поэтому я и не воспринимаю Марию как женщину, а воспринимаю как чекистку, которая поставлена мне за спину контролёром соблюдения мною революционной

нравственности. По-моему, она такого же мнения в отношении моей персоны, хотя тёплые нотки иногда прорываются, но я их ликвидирую холодным отношением.

Чем дальше я обучаю Марию, тем тревожнее становится у меня на душе. Она требует, чтобы я рассказывал все подробности предстоящих операций, чтобы она могла определить, не замышляю ли я чего-нибудь контрреволюционного.

Прямо как комиссар в Красной Армии, где командир и шага не может ступить без одобрения комиссара. Комиссарша. Чувствует моя душа, что она допрыгается. Ещё одна попытка потребовать от меня отчёта о том, где я был, с кем встречался и о чем говорил, я ей дам такую отповедь, которая отобьёт охоту задавать такие вопросы.

Кто она такая, чтобы я перед ней отчитывался? Я и перед женой отчитываться не буду. Всё должно быть на полном доверии. И вообще, кто у нас командир? Я!

— Завтра едем в Москву, — поставил я задачу.

— Хорошо, а зачем? — спросила Мария.

— Мне нужно проведать своих родителей и тебя познакомить с ними, — сказал я.

— А зачем меня знакомить с ними? — смутилась Мария.

— Чтобы они знали, кто мне будет стрелять в спину, — злорадствовал я.

— Может, ты ещё скажешь им, что я ведьма? — возмутилась девушка.

— Обязательно скажу, что ты дочь самого Дзержинского, — не унимался я.

— Замолчи, — топнула ногой Мария, — ты вымотал все мои нервы.

— То ли ещё будет, — пообещал я.

Путешествие из Петербурга в Москву длилось почти сутки. Наши мандаты, словно волшебные палочки, выписали нам литеры в вагон первого класса и до Москвы мы доехали без приключений.

Мои родители встретили меня со всей теплотой, которая может быть только у родителей. Они не знали перипетий моей петербургской жизни, об отсидках в тюрьме, о ВЧК. Марию они сразу стали называть Машенькой и относились к ней как к своей дочке, которая приехала к ним на каникулы из пансиона.

— Доня, нам так нравится твоя Машенька, — прошептала мне мама, — я знала, что у тебя есть вкус и ты знаешь толк в женщинах. Вы будете как оформлять свои отношения или, так и будете жить в гражданских отношениях?

— Нет, маменька, Мария пока мой товарищ по работе, не знаю, сложится ли что-то у нас, — откровенно признался я.

— Сложится и мы с отцом заранее вас благословляем, — сказала мама и поцеловала меня, — я же вижу, что она любит тебя.

Интересно, по каким признакам она это определила? Вероятно, это женское сердце. Женщины частенько уединялись от нас, о чем-то шептались, смеялись, вместе хлопотали на кухне, стараясь поразить нас кулинарными изысками из того набора продуктов, что были в свободном обращении.

Я заметил, что в комнатах поубавилось привычных для меня вещей, и понял, что эти вещи помогали моим родителям выживать. Я дал маме денег, чтобы она могла себя

поддерживать. Папа работал на железной дороге и получал паёк, но что такое паёк для нормальной жизни? Так, средство для выживания.

— Мария, — сказал я своей напарнице, — через неделю мы с тобой уедем за границу. Я хотел бы заехать к твоим родителям, чтобы познакомиться и оставить им какие-то средства в качестве помощи для жизни.

По увлажнившимся глазам девушки я понял, что задел самую её больную струну.

— Я не знаю, кто мои родители, я вообще не знаю, кто я такая. Была в приюте, потом на фабрике, потом в революцию. ЧК мои родители, — жёстко сказала она, — меня не будили по утрам с чашками с кофе, как тебя.

Конечно, сирота всегда чувствует злобу на того, у кого есть родители и нормальная семья. С этим уже ничего не поделаешь. Была бы возможность, я бы обнял весь мир, отдал всё своё тепло всем обездоленным и осиротевшим людям, но их так много на земле, что меня на всех не хватит. И тот, кому не достанется моего тепла, будет чувствовать себя обиженным. Ещё одним или двумя, тремя обиженными людьми станет больше. Лучше уж ничего не делать, а выбрать кого-то и усыновить его или удочерить. Это, пожалуй, большее, что может человек.

— Не сердись, — примирительно сказал я, — я не хотел тебя обидёть и раньше не спрашивал тебя о родителях, происхождении, считая, что ты сделаешь это сама, если сочтёшь это нужным. Считай, что ты нашла своих родителей. Родители в тебе души не чают и будут рады, если ты им будешь вместо дочери. Я с мамой говорил об этом. Если со мной что случится, я тебе поручаю заботиться о них.

— Как ты смеешь так говорить, — со слезами на глазах говорила Мария, пытаясь ладошкой закрыть мой рот, — с тобой ничего не может случиться. Боже, зачем мне дали такое задание?

— Успокойся, — уже деловым тоном сказал я, — завтра идём к Дзержинскому, доложимся, что и как.

— А что и как, — не поняла Мария, — похоже, ты снова не ставишь меня в известность о том, что ты задумал?

— Я же тебе говорил, что ты ещё со мной намучаешься, госпожа Казанова, — рассмеялся я. — Кстати, я так и не знаю, как твоя фамилия?

— Моя фамилия Светлова, — серьёзным голосом сказала Мария, — а почему ты меня назвал своей фамилией?

— Вот твой паспорт, почитай, — и я протянул девушке заполненный бланк паспорта. С полковником Борисовым паспорта мы делали сами, для того, чтобы обеспечить секретность наших миссий. Для этих целей мы получали по линии министерства внутренних дел чистые бланки паспортов и прослушали курс заполнения бланков, возможных подделок и прочее, а также дубликаты необходимых печатей.

— Почему ты считаешь, что мне нравится твоя фамилия, — возмутилась девушка, — ты что, спросить меня не мог? Мне моя фамилия больше нравится, чем твоя. И кто мы, брат и сестра, господин Казанов?

— У брата и сестры отчества одинаковые, а у нас разные, — сказал я, забирая у неё паспорт, — мы с тобой муж и жена.

Девушка поджала губы и отвернулась.

Глава 28

Наши мандаты привели нас на Лубянку, где разместилось ВЧК.

Дзержинский принял незамедлительно.