Личный убийца
Шрифт:
— Как у профессионального борца, — усмехнулся Фрол.
— Говорить можете?
— Да.
— Узнали кого-нибудь из нападавших?
— Нет.
— Мотивы покушения предполагаете?
Вопрос был, как говорится, на засыпку, Фрол думал об этом полночи и полдня; надежды на то, что он стал жертвой уличной шпаны или нападавшие преследовали цель ограбления, было мало. Если же его предположения верны, значит… пленку все-таки нашли, проявили и по ней вышли на Рудинскую. О том, что могли с ней сделать разнузданные, неуправляемые ублюдки, которых он
— Нет.
— Что «нет»?
— Не предполагаю мотива…
Милиционер неторопливо извлек из кожаной папки желтоватый листок:
— Посмотрите, пожалуйста, опись вещей, найденных при вас и принятых на хранение. Ничего не пропало?
Писал явно врач — не понять даже, по-русски или по-латыни; в узких щелочках затекших глаз Фрол видел собственные ресницы вперемешку с кривыми чернильными значками. В описи значилась его одежда — все, вплоть до носков, сигареты, зажигалка, паспорт, редакционное удостоверение, связка из трех ключей от квартиры и от почтового ящика, деньги в размере ста семнадцати рублей и билет… черт возьми! Билет на электричку, купленный на станции Голутвин.
— Да, все. То есть как… А сумка?!
— Какая сумка?
— Кожаная сумка, черная, с фотоаппаратурой. Фотокамера «Никон», фотовспышка, телеобъектив «Кенон», электронный экспонометр… — Все это он перечислил, с замиранием сердца ожидая вопроса о билете, но милиционер задал его не сразу.
— Откуда вы возвращались, Фрол Игнатьевич?
— Из редакции.
— В половине первого ночи?
— А что?
— Задержались на работе?
— Задержался на банкете по случаю дня рождения одной нашей сотрудницы.
— А до этого?
— До этого ездил на ВДНХ, снимал открытие выставки медтехники.
— Угу, угу, — понятливо кивнул следователь, сделав паузу и оценив записанные показания. — Когда вы ушли из дому?
— Что?
— Я спрашиваю, когда вы в последний раз были дома? — Следователь перелистал паспорт Фрола. — На Сельскохозяйственной улице, дом шестнадцать, квартира тридцать один?
Он удивленно вскинул брови, как будто не видел раньше отметки о прописке, перевел взгляд на пострадавшего.
— На Сельскохозяйственной — в прошлом году, — ответил Фрол. — Я там не живу, а только прописан. У сестры.
— Вот как… А сами, значит, снимаете квартиру?
— Совершенно верно. Сам снимаю квартиру по адресу: Планетный проезд, дом два, квартира восемь.
— А там вы когда в последний раз были?
Что-то в такой постановке вопроса настораживало, словно милиционер уже знал, что накануне избиения он домой не заходил. Врать было бессмысленно и бесполезно, тем более что ничего предосудительного Фрол не совершил, если не считать попойки с Ниной Рудинской в Белощапове, ну да за это пусть ей родители ремнем по заднице надают, а ему путаться не с руки, тем более что милиционер уже вертел в прокуренных пальцах билет.
— В понедельник, — поговорил Фрол и прикрыл глаза. В темноте прыгали кровавые чертики, в распухших веках пульсировала
— Вот как? А где же вы были с понедельника до среды?
— Водку пил и занимался любовью с красивой молодой женщиной, — дерзко ответил Фрол.
Притихшие соседи по палате засмеялись. Милиционер невозмутимо записал показания.
— А что, это имеет какое-то значение? — посмотрел Фрол на него в упор. — Вы так спрашиваете, будто это не меня, а я кого-то избил.
Следователь отреагировал на его всплеск весьма индифферентно. Вообще этот тяжеловесный мужчина за сорок, с редеющими каштановыми волосами, зачесанными на затылок, и круглым, гладко выбритым лицом на пострадавшего Неледина не давил, голоса не повышал — то ли понимал состояние избитого, то ли планировал отношения с ним всерьез и надолго.
— Я спрашиваю вас об этом, Фрол Игнатьевич, потому, что дверь квартиры, которую вы снимаете, оказалась взломанной, а в самой квартире устроен, мягко выражаясь, погром. Было ли похищено что-либо оттуда, мы узнаем после вашей выписки, а пока распишитесь вот здесь, пожалуйста… И еще — вот здесь…
Фрол не мог перечитать записанного следователем, да и не хотел — поставил закорючку сильно задрожавшей рукой.
— Вам плохо? — наклонился к нему следователь. — Позвать врача?
Он помотал головой, но сестра, пощупав его пульс, все же побежала за врачом, и через минуту-другую Фрол почувствовал, как руку повыше локтя стянул жгут, в вену вонзилась тупая игла, и его неудержимо поволокло в сон.
Проснулся он на закате. С помощью алюминиевой палки с резиновой подошвой отправился в туалет. Туго стянутая эластичным бинтом нога онемела, болели ребра и лицо, дышалось с трудом, но все это было ничем по сравнению с ощущением неотвратимой беды. Ощущение стало реальностью с известием, которое принес в девятом часу Стас Хижняк. Он появился в палате, нашел глазами Фрола и только после этого поздоровался с больными.
— Ну ты даешь! — бесцеремонно усевшись на койку в ногах Фрола, положил на тумбочку кулек с яблоками. — Не вписался в рыночные отношения?
Избитый приятель его веселости не разделил, вяло ответил на рукопожатие. Знакомство их было давним, но в дружбу не перерастало; «пофигиста» Хижняка всерьез никто не воспринимал, казалось, он идет по жизни, не преследуя никаких целей, и должность репортера по прозвищу Кудапошлют его вполне устраивает.
— Ты как узнал? — спросил Фрол.
— Ха!.. Звонил тебе все утро, а в обед следователь пришел. Я как раз в кабинете Черноуса «Пентиум» налаживал.
— О чем он спрашивал?
— О тебе. Что ты за гусь, не ездил ли куда в последние дни. Фотографии твои с немецкой фабрики смотрел, потом отправился к кадровикам. У меня спрашивал, когда и с кем ты накануне уходил, не было ли при тебе вещей…
— И что ты ответил?
— Как — что? Ответил, что ушел в половине двенадцатого, при тебе была сумка с аппаратурой. Я ведь тебе триста пятую открывал, где ты ее оставил, вот и рассказал все, как было… А что?