Личный убийца

Приходько Олег Игоревич

— Здорово! — похвалил Решетников. — Когда это ты приспособление соорудил?

— Да оно же у меня в кармане было! Я специально взял, чтоб тебе показать, а потом забыл!

— Подари! Непременно Каменеву покажу!..

Потом они отправились спать, но долго еще не засыпали. Решетников рассказывал сыну, как дядя Женя Столетник искал девочку по имени Полетт Марше, путаясь в названиях чужих городов и именах.

ГЛАВА 19

Следователь Кокорин в управлении популярностью не пользовался. Отчасти потому, что пришел в прокуратуру из ФСК в тот период, когда

у комитета забрали следственную функцию; отчасти — по причине собственной скрытности. Он держался особняком, в гости никого из сослуживцев не звал и сам ни к кому не ходил, избегал даже междусобойчиков в кануны торжеств. Знали о нем немного: учился на факультете психологии, затем — на юридическом в МГУ, преподавал одно время на курсах повышения квалификации работников КГБ и, поговаривали, написал даже книженцию по невербальному общению с подследственными с грифом «Для служебного пользования». Здесь, в облпрокуратуре, не знали, что отец Кокорина Михаил Григорьевич работал в аппарате ЦК. Сам Алексей Михайлович не хотел, чтобы об этом знали, потому что относил своего отца к людям порядочным, убежденным, и опасался, что на нем поставят клеймо «аппаратчик»: отец отличался от тех, кого сегодня принято охаивать, компетентностью, интеллигентностью и искренне, мучительно переживал искусственный и неоправданно резкий поворот истории вспять: «Если караван внезапно поворачивает в обратную сторону, — говорил он сыну, — то впереди оказывается хромой верблюд».

Визит к Богдановичу и Решетникову показал, что допрос первого необходимо тщательно подготовить; именно поэтому Кокорин перенес его на среду, а весь вторник с утра до поздней ночи мотался по городу, проделав тот же путь, которым до него шли Каменев и Решетников (в том, что сыщики отработали полученный аванс сполна, он уже не сомневался, зря только Решетников не рассказал всего, что ему было известно — сократил бы временные затраты). Ни к какому выводу Алексей Михайлович, однако, не пришел — он всегда сторонился каких бы то ни было умозаключений до полного выяснения обстоятельств, — не было и сколько-нибудь стройных версий. Были сомнения, и теперь эти сомнения предстояло развеять вдовцу Богдановичу.

«И пусть развеет, — искренне думал Кокорин, двигая мебель: свое глубокое и тяжелое кресло он поставил Богдановичу так, чтобы тот оказался к окну спиной, а к следователю — левым боком; себе же взял жесткий венский стул с инвентарным номером. — Пусть развеет!.. Зачем нервы человеку трепать? Он и без того пострадал: сидел в тюрьме (будет небось давить на этот факт своей биографии: «Вы думаете, если я сидел, то меня можно подозревать?»), надорвался на торговой работе (и это учтет наверняка: «Вы думаете, если я работаю в торговле, то на меня сыплется манна с небес?»).

Была ли у Богдановича поддержка «сверху»? Даже при особом таланте Архангельский торговый техникум и Московский годичный институт экономики и бизнеса едва ли послужили ему трамплином в стремительной карьере.

Опоздание на допрос следователь расценил не как недисциплинированность (сослуживцы характеризовали Богдановича как человека жесткого и пунктуального), а как нетактичный прием.

Он достал из портфеля кассетный аудиомагнитофон — подарок ребят из техотдела ФСК. Вещица размером с покет-бук включалась автоматически при малейшем шуме и отключалась через две секунды после последнего звука. Магнитофонная запись позволяла

сэкономить на оформлении протокола в присутствии свидетеля, хотя кредо и опыт Кокорина предполагали визуальные наблюдения: пантомимика составляла предмет его научного интереса. Взгляды и жесты позволяли получить шестьдесят процентов информации, словам же отводилось не более семи. Еще тридцать — тональностям и интонациям, так что последующее прослушивание магнитофонной записи иногда приводило к открытиям.

Факт он считал вещью настолько же «упрямой», насколько и «голой»: из верных фактов можно выстроить ложные выводы.

— Прошу простить за опоздание: попал в «пробку». — Тусклый взгляд, слегка замедленная речь, приглушенный голос должны свидетельствовать об угнетенности вдовца.

— Присаживайтесь, Леонтий Борисович. Нет, не сюда — вот сюда, в кресло. Здесь вам будет удобно.

Эмоциями повелевает правое полушарие, логикой — левое. Каждое координирует разноименную сторону тела. То, что человек старается продемонстрировать, отображается на правой половине лица; что переживает реально — на левой. Именно поэтому Кокорин так установил кресло: его интересовало то, что представляет собой Богданович на самом деле.

Пауза. Кассета в магнитофоне замерла.

— Цель нашей с вами встречи понятна? — завертелась снова.

— Не совсем. — Богданович сбросил ворсинки с рукава, коснулся перламутровой запонки на черной траурной рубашке со стоячим воротничком.

«Нервничает», — сработал детектор лжи в Кокорине.

— Впрочем, да, понятна. Что ж тут непонятного: хранение незарегистрированного пистолета и, как следствие, смерть… Смерть… — Богданович поперхнулся и замолчал. Голова опустилась, последовал надрывный выдох.

— Как следствие — следствие, — скаламбурил Кокорин и улыбнулся: — «Окорочка к окорочкам, а раковые шейки — в сторону».

Пристальный взгляд. Наклон головы — пробуждение интереса.

— Почему как следствие-то, Леонтий Борисович? Незарегистрированное оружие, почитай, есть сегодня в каждом втором доме. Не все же оно срабатывает?

— Что… вы хотите сказать?

— Только то, что сказал: незаконное хранение вами оружия и боеприпасов — одно, смерть Киры Михайловны — другое. Давайте все-таки поищем причину ее самоубийства, а не следствие? — Кокорин достал из стола позолоченный портсигар, раскрыл и придвинул к Богдановичу.

«Интересно, что он не отреагировал на оценку «самоубийство», как будто это уже доказанный факт».

— …Или убийства.

Глаза Богдановича сузились.

— А что, вы допускаете, что это могло быть убийство? — проговорил он с удлиненными паузами, демонстрируя недоверие.

— Я допускаю.

— У вас есть основания?

— Есть установленный факт смерти вашей жены. И заключение патологоанатома. Смерть наступила в результате проникающего ранения в область головы. Если мы докажем…

— Кто это «мы»? — Настойчивый взгляд в глаза с резко сузившимися зрачками, обрывание чужой речи, отклон головы назад: враждебность.

— Я имею в виду следствие, — вежливо пояснил Кокорин. — Я же не один работаю над этим делом, есть баллисты и химики, трассологи и прочие специалисты. Пока в полной мере свою работу сделали только медики.

— И что, они считают, что это могло быть убийство?

Кокорин покачал головой:

— Они ничего не считают, они только дают заключение.