Лицо отмщения
Шрифт:
Он остановился и следовавший за ним в поводу конь удивленно скосил темный глаз на странного хозяина.
«Вот это-то как раз и удивительно. Вот, скажем, я. Украл Матильду и отправился туда, где меня будут искать в первую очередь? Да ни за какие пироги! Конечно, можно предположить, что это все те самые идиотские рыцарские штучки, которыми они так гордятся. — Он осекся. — Которыми мы, благородные воители, так гордимся, черт возьми! Но все равно, если хочешь храбро сражаться, подобно оленю, уперев рога в рога, к чему бежать столь далеко? И к чему ярить старого волка, у которого, насколько мне ведомо, рогов нет, зато он готов живьем
Здесь что-то не так! Если Боклерк собирает армию, то, уж конечно, он не намерен плясать под дудку своего драгоценного племянничка. Он будет драться и скорей откусит собственную руку, чем согласится подписать ею свое отречение! Этого Стефан не может не понимать. Король-то готов сражаться, однако зачем эта драка нужна его племяннику? Блуасцу куда удобней пырнуть дядюшку в спину, чем самому подставлять лоб!
А значит, искать его нужно где угодно, но только не там, куда намерен отправиться король. Знать бы еще, где находится это самое „где угодно“. — Он усмехнулся и невольно хмыкнул. — И что с этим делать дальше».
Мастер Леонардо улыбался во всю ширь, ибо накрепко усвоил в своей жизни золотое правило успеха: если не знаешь, что делать, или не понимаешь, что происходит, — улыбайся. Когда рыцарь не моргнув глазом предложил в залог прекрасный доспех мавританской работы, он затянул известную всем ростовщикам во всех концах света песню о том, что не сможет найти денег, чтобы дать нужную цену за такой товар. И тут же под шумок назвал сумму втрое ниже той, которую готов был уплатить не раздумывая. На что незнакомец незамедлительно смерил его осуждающим взглядом и с точностью, как будто прочел его мысли, назвал эту самую сумму. Мастер Леонардо всплеснул руками, пожаловался на штормовое море, недород, налоги и тяжелую судьбу иноземца в Британии, и вновь услышал в ответ названную прежде цену. С тем же успехом можно было торговаться с носовой фигурой любого из стоящих у пирса кораблей.
— Быть может, вы правы, — наливая глаза печалью, жалобно вздохнул мастер Леонардо, — но видит Бог, у меня нет таких денег.
— Не богохульствуйте, несчастный! У Всевышнего хорошее зрение, он этих выдумок терпеть не может, — нахмурился рыцарь. — Это тебе не местное барахло, а настоящий гранадский карацин. [47] Давай, лезь в мошну за шиллингами, ибо, не будь я Гринрой, если даже та цена, по которой я тебе отдаю весь этот железный хлам, вдвое ниже той, которую ты за него запросишь. Давай пошевеливайся, ближайший год я не хочу больше видеть море и просто мечтаю убраться отсюда поскорей.
47
Гранадский карацин — кольчуга густого плетения, изготавливаемая мастерами мусульманской Гранады.
— Но откуда, сэр рыцарь? Откуда у меня такие деньги?!
— Вот уж это абсолютно не мое дело, но я готов биться об заклад, что мое предложение — твоя лучшая сделка за последний год.
Мастер Леонардо вздохнул. Клиент не всегда бывает прав, однако на этот раз, чего мудрить, правота его была несомненна.
— Я посмотрю, что можно сделать для вас. Погодите немного здесь. — С видом несчастнейшего из смертных ломбардец удалился в подсобку,
— Экий пройдоха! — чуть слышно произнес он, глядя на хозяина.
— Еще какой! — уважительно подтвердил ростовщик. — Во всей империи такого поискать — не сыщешь! Вот что, сынок, беги в корчму «Якорная цепь», найди там шкипера Брабанто и передай ему, что здесь вдруг невесть откуда появился Гринрой, бывший оруженосец герцога Конрада Швабского, и что он вовсе не намерен следовать тем же путем, что и король Генрих. Полагаю, хозяину Роже следует знать об этом. Не знаю, зачем, но лучше знать!
Зубастая голова убитого Мстиславом водяного змия красовалась на колу пред княжьим теремом на радость киевлянам и для устрашения злого недруга. Мстислав Владимирович в который уже раз окинул трофей взглядом и покачал головой. Конечно, ему были приятны раздававшиеся со всех сторон громкие славословия и сложенные в честь славной победы былины, распеваемые гуслярами пред храмом Софии, однако некая странная особенность, некое дивное обстоятельство мешало ему приладить лавры победителя днепровского чудовища к лаврам ратной славы. Он не говорил о своей туге-печали никому, а нынче и вовсе глядел на останки подводного змия в последний раз и надеялся более не вспоминать об этом вельми славном деянии.
Нынче вместе с отцом он покидал стольный град, а там, искупавшись в священных водах Светлояр-озера, и вовсе пора бы в Новгород отправляться, а оттуда — в земли дальние, заморские. А там поди столько всего еще станется, что об этом зубастом идолище уже и вспоминать не придется. Мстислав хлопнул в ладоши, подзывая слугу.
— Коня приведи!
— Батюшка не велел со двора ехать, — без особого энтузиазма напомнил конюший.
— Пустое! — отмахнулся Мстислав. — Чай не на тура отправляюсь. Коли спрашивать будет, скажешь, в Выдубечский монастырь подался, с отцом Амвросием потолковать.
— Так ведь, поди, заругает, — жалобно глядя на князя в блестящей вызолоченной броне с полированным, горящим, точно солнечный лик, зерцалом, взмолился челядинец.
— Ну, заругает — не зашибет. Пока все соберутся, пока батюшка в своей молеленке каждому святому поясные поклоны отобьет, я уж и вернусь. Веди коня!
Слуга повиновался с неохотой, ибо, невзирая на сдавшее в последние месяцы здоровье Великого князя Киевского, рука у того оставалась, как и в прежние годы, тяжелой, а уж с палкой — так и подавно. Но и противиться молодому господину тоже представлялось ему делом нелепым. «То ж еще когда будет, — вздохнул он, подводя к крыльцу убранного расшитой попоной, настоящим ковром, скакуна, — а этот, поди, сейчас зашибет, только слово поперек молви».
Мстислав легко вскочил в седло, натянул узду, поднимая коня на дыбы и, хлестнув легонько по крупу, с места в галоп помчал со двора.
Конюший еще стоял у ступеней, глядя, как опускается пыль за спиной Мстислава Владимировича, когда на крыльцо, тяжело опираясь на посох, вышел сам Великий князь земли Русской Владимир Мономах. Государев тиун, едва завидев его на пороге, побледнел и рухнул на колени.
— Не вели казнить!
— Ну что еще? — рыкнул государь.
— Мстислав вон ускакал, — не поднимаясь с колен, запинаясь на каждом слове, жалобно проговорил слуга. — Я ему сказывал, а он ни в какую. Подавай, говорит, ему коня, и все тут. И умчал вон.