Лицо удачи
Шрифт:
Затем Кате стало казаться, что за ней следят. Она не боялась дворов, подворотен и подземных переходов. Все было гораздо хуже. Любой мужчина, остановивший на ней взгляд, доводил несчастную до исступления. Она с неимоверным трудом гасила потребность вцепиться в фонарный столб, ручку ближайшей двери, а то и просто свалиться на асфальт и заорать: «Помогите! Спасите!» И еще повадилась часто оглядываться. Если встречалась глазами с прохожим, мигом срывалась в неровный бег, что в многолюдье было чревато. Усугубляло пытку то, что на высокую тоненькую натуральную блондинку хоть мельком смотрели почти все. Образование Трифоновой было, конечно, средним, а не высшим. Но представление о маниях она имела. Им в училище читали доступный курс психиатрии. Напирали на то, как медицинской сестре
Как бы она хотела это сделать. Но рассказать о своих мытарствах без утайки даже специалисту не получилось бы. Умерший от инфаркта престарелый любовник, странная записная книжка, молодой любовник, раздобывающий единственный адрес из нее, несметные деньжищи в вентиляционной шахте, попытка удушения… Катя могла поклясться, что не лжет. Психиатр мог поклясться, что такое частенько случается в больном воображении. Только она не могла поставить его на учет, а он обязан был это сделать, раз уж сама обратилась. И лечили бы ее не от страха, а от правды про любовников, таинственного Антона Каменщикова и кладов.
Тут судьба вновь подсуетилась. Фаталисты доподлинно знают, что она использует всего два приема. Первый – довольно грубый: взять тебя за шкирку и протащить через любые испытания, как ни вырывайся и ни моли о снисхождении. В этом случае надо сохранить здоровье и силы, иначе надорвешься и умрешь слишком рано, так и не поняв, зачем мучилась. Поэтому не рекомендуется отчаянно сопротивляться. Второй прием более изощренный: судьба протягивает тебе руку. Можешь схватиться за нее, можешь оттолкнуть. В обоих вариантах пеняй на себя.
Для Кати верхней конечностью жестокой иллюзорной дамы стал очень симпатичный парень. Однажды медсестра пришла с Журавликом на собачью площадку во внеурочное время и обнаружила там рослого стройного молодого человека. Он увлеченно гонял за мячиком юного пятнистого охотника и обрадовался Кате и ее дворняжке с особой искренностью, как радуются только приятным сюрпризам. То есть понятно было, что Журавлик лишь повод для знакомства, а девушка – сюрприз. Место выгула за надежной металлической сеткой Катю не пугало. Вряд ли те, кто подбирался к деньгам Андрея Валерьяновича Голубева, второй раз подослали бы сюда мерзавца, чтобы охмурить Трифонову. Если у них фантазии хватало только на это, то и бояться их было глупо. Поэтому она расслабилась и выслушала длинную историю покупки щенка в Финляндии. Панегирик его редкой породе. Потом еще один, еще… Робкий комплимент Журавлику. И, наконец, признание: мальчик уже давно разговаривает со всеми только о своей собаке, а с Катей вдруг захотелось поболтать обо всем на свете.
– А ты уже купил щенку комбинезон на зиму, на морозы? – Катя не сумела быстро перестроиться.
– Бабушка обещала сшить из своей старой каракулевой шубы, – отмахнулся он, действительно потеряв интерес к зоологии. – Ты согласна общаться на площадке? Только становится холодно, придется бегать с питомцами, чтобы не мерзли. Как думаешь, нам обоим не повредит отдохнуть от хозяйских обязанностей за горячим кофе в хорошей кофейне?
Общежитские девчонки, храбро воевавшие с судьбой, которой на самом деле не были нужны, учили, что необходимо тянуть время и каяться в том, что не москвичка, как можно позже. Дескать, зацепи, обаяй, соблазни, а потом уж рискни под страстный поцелуйчик. У Трифоновой возник шанс попробовать. Но заботливая бабушка, которой не жалко было ни истертого меха, ни времени на кройку и шитье ради собачки любимого внука, ее добила. Катя чуть не крикнула: «Я приезжая!» Смотрела в приятное молодое лицо и будто видела, как оно скучнеет, как убегает взгляд. Будто слышала, как здоровые розовые, а не привычные сероватые или синеватые губы произносят: «Да, лучше не торопиться с кофе». Она сдержалась. Даже улыбнулась ему. И сказала:
– Извини, мне пора на работу, в клинику. То есть уже опаздываю.
– Я слишком поторопился? Но мы ведь еще увидимся здесь? – всполошился он.
– Разумеется. Выгулы никто и ничто не отменит.
Катя подозвала
В общем, оттолкнула тогда Катя руку судьбы. А ведь бабушке не возбранялось жить в любом городе, парню – снимать квартиру. Не исключено, что в его семье неизбалованные провинциалки котировались выше разборчивых москвичек. И даже превратись он на ее глазах в равнодушного владельца импортного элитного щенка, свежая обида могла разбавить неприятные воспоминания о нападении Кирилла. Но на нет и суда нет.
И медсестра Трифонова изредка питалась бульоном и чаем, все время совершала заметные глотательные движения, рвано спала с пяти до шести утра, ходила с голой шеей даже в мороз, каждый день дрожала под ледяным душем, паниковала на улице, плохо соображала и общалась с людьми двумя словами – «да, нет». Она очень похудела. Кожа, через которую и раньше просвечивали все жилки и сосуды, теперь казалась не белой, а прозрачной. И не казалась, а была сухой и шершавой. Волосы, сколько ни мой их, как ни бодри кондиционерами, висели хилыми ноябрьскими сосульками. Светло-голубые глаза выцвели, как застиранное хозяйственным мылом бельишко. Да еще и утратили какое-либо выражение, будто у слепой. Голос постоянно срывался: было очевидно – девушка вот-вот зарыдает.
При этом на работе никто не осмеливался спросить, что с ней творится. Потому что трудилась Катя как-то до предела пределов сосредоточенно и вдохновенно. Держала наготове нужный хирургу Серегину инструмент еще до того, как он его просил. На перевязках чудилось, что марлевые накладки и бинты отслаивались от ран и ложились на них по мановению ее длинных худых пальцев, а не при их участии. Иголки попадали в вены, не говоря уж о мышцах, будто сами собой. Ее чуть виноватая полуулыбка и легкие кивки вместо ответов почему-то воспринимались больными с нежностью и благодарностью. Похоже, только они чувствовали, что Кате гораздо хуже, чем им, что она при смерти, но вот ведь терпит, исполняет то ли долг, то ли ритуал, борется. И, черт возьми, у пациентов улучшалось настроение при виде явного страдания медицинского работника.
Долго продолжаться это не могло. И тут не самой удачливой Кате Трифоновой в кои-то веки повезло. В частной клинике старались без нужды не тасовать хирургические бригады. Вернее, могли себе это позволить. Опытные доктора не ассистировали друг другу, этим занимались молодые, которым начальство велело учиться даже во сне. Одна медсестра подменяла другую на операции не своей команды только в исключительных случаях. Запрет болеть, в отличие от запрета курить, в договоры с персоналом включен не был. Но подразумевался еще на собеседованиях. В общем, хирург Серегин должен был отправиться выступать на международную научную конференцию. А потом то ли стажироваться, то ли, наоборот, проводить мастер-классы в Израиле. В таких случаях его помощники, даже неустанно совершенствующиеся ассистенты, уходили в отпуск на две недели. Мероприятия планировались заранее, еще в начале года всем выдавали распечатанный график. Но на сей раз Катя о нем забыла, поэтому восприняла обещание Серегина увидеться в следующем месяце как чудо.
Впервые за несколько месяцев она словно летела домой поверх голов прохожих. То есть внизу на автопилоте брело под завязку налитое усталостью и отчаянием тело. А сверху трепыхался легкий воздушный шарик, почему-то молочно-желтый, который и был Катей. Да, бесчувственная плоть держала его за ниточку. Но, как же иначе, ведь он хотел свободы, он мог вырваться и пропасть в радостном одиночестве, эгоист. Это было несправедливо по отношению к… ниточке. Катя твердо знала, что ниточка пострадать не должна. Так она добралась полным набором – биоробот, привязь и надутая резина странного цвета.