Лицо в темной воде
Шрифт:
Пакин стоял в трех шагах от топчана и смотрел то на девушку, то на бормочущую старуху. Старуха закончила обмазывать нагое тело девушки, повернулась к парню и проговорила недовольным сиплым голосом:
– Подай отвар, Пакин.
Парень взял с печи помятую, обмотанную тряпкой кружку, из которой валил пар, и передал старухе.
– Приподними ей голову, – приказала старуха.
Парень шагнул к топчану, осторожно просунул пальцы под голову девушке и медленно приподнял. Старуха поднесла кружку к губам девушки, разжала
Парень так же осторожно опустил затылок девушки на скатанную в валик тряпку.
– Бабушка Элинэ, она оживет? – тихо спросил он у старой шаманки.
– Не знаю, Пакин, – ответила старуха. – Сейчас она не здесь. Душа ее – в нижнем мире. Там мрачно и страшно.
– Она вернется сюда снова? – спросил Пакин.
– Может, да. А может, нет. – Старуха снова посмотрела на девушку маленькими слезящимися от старости глазками. – Зря ты не дал ей умереть. Душа ее не находит себе покоя.
Пакин помолчал, с мрачным видом обдумывая слова старухи. А потом тихо попросил:
– Передай ей часть своей силы. Ты же можешь.
Старуха посмотрела на правнука насмешливым, недобрым взглядом.
– Почему ты так заботишься о ней? – спросила она.
– Потому что я не дал ей умереть, – ответил Пакин. – Ее душа попала в ловушку из-за меня. Верни ее, прошу.
Старая Элинэ тяжело вздохнула.
– Вряд ли у меня это получится, – сказала она. – Но если даже получится…
Старуха замолчала.
– Что? – спросил Пакин. – Договаривай.
– Когда душа человека слишком долго блуждает в нижнем мире, она портится, – произнесла старая шаманка. – Мы не знаем, какой она вернется.
Они долго и молча смотрели на беловолосую девушку, лежащую на топчане.
– Я попробую ее вылечить, – проговорила старуха. – Но это будет длиться долго. Тело испорчено. Душа не узнает его. Кости должны срастись, а глаза открыться.
Слушая прабабушку, Пакин продолжал смотреть на девушку, словно пытался проникнуть в ее мысли, понять, где она сейчас, что видит и слышит, с какими ужасными созданиями встречается и знает ли о нем, Пакине?
– Если в нее вселится злой дух, ты должен будешь убить ее, – сказала старая Элинэ. – Пакин, ты меня слышишь?
– Да, – тихо ответил парень. – Если в нее вселится злой дух, я ее убью.
Старая Элинэ взяла с полки жестяную плошку с грибным настоем и сделала несколько больших глотков. Поставила плошку обратно. Потом сняла с гвоздя шаманский бубен и прикрыла глаза.
Пару минут ничего не происходило. Потом старая шаманка подняла бубен и стала ритмично бить в него тощей рукой. Удар. Удар. Удар… На двенадцатом ударе старуха тихо запела:
– Ай-я-а… Ай-я-а…
Голос ее звучал тонко, надтреснуто, он казался еще древнее, чем сама старуха. Движения Элинэ становились
На темном, морщинистом лбу старухи выступили крупные капли пота, широко раскрытые глаза смотрели перед собой невидящим взглядом. Пакин чуть покачивал головой в такт ударам бубна, помощника и проводника по иным мирам.
Старуха привстала, раскачиваясь, подняла бубен над головой, зазвенела им с новой силой, так что тугие звуки раскатились по небольшому пространству избы. А потом пошла приплясывать, приговаривая что-то, бормоча и выкрикивая, вскидывая ноги, размахивая руками над головой.
Это продолжалось минут двадцать, а затем бубен резко умолк.
Старая Элинэ рухнула на пол и замерла. Пакин быстро подошел к прабабушке, нагнулся, взял старуху за тощие плечи, поднял ее – легко, словно она ничего не весила, перенес на кровать.
Затем он подошел к девушке и накрыл ее нагое тело покрывалом, сшитым из оленьих шкур.
…Старуха пришла в себя лишь через час. Она открыла глаза и долго глядела в черный потолок, не произнося ни звука. Затем перевела взгляд на правнука, который сидел на лавке и вкручивал пыж в толстый ружейный патрон.
– Пакин, – тихим голосом позвала старуха.
Парень поднял голову и посмотрел на нее.
– Что? – спросил он.
– Ты поступил дурно, – сказала старуха.
Парень молчал, выжидательно глядя на нее. Морщинистые губы Элинэ задрожали. Она облизнула их сухим кончиком языка, хрипло вздохнула и заговорила снова.
– Ее душа ушла слишком далеко, Пакин. Она заблудилась в низшем мире. И это плохо. Слышишь, Пакин?
– Да, бабушка Элинэ, я слышу тебя, – тихо отозвался парень.
Дряблые, морщинистые щеки старухи дрогнули.
– Духи гневаются, Пакин, – сипло произнесла она. – Они говорят, что ты не должен был приносить ее сюда.
– Я не мог иначе, – сказал на это парень. – Она умирала.
– Все умирают, – проговорила старуха. – Звери умирают. Рыбы умирают. Люди умирают. Все время умирают.
Парень долго молчал, а затем негромко произнес:
– Волки-призраки.
– Что? – сипло сказала старуха.
– Я видел их следы. Они не тронули ее. Я посчитал это добрым знаком.
– Ты не должен был вмешиваться, Пакин. Духи мстительны. Убьют тебя на охоте, заберут твою силу и молодость, отнимут будущее потомство. Нужно ждать знака из Верхнего мира.
Старуха сглотнула слюну так, что ее тощий кадык дернулся, как птичья голова, затем сипло проговорила:
– Я хочу выпить водки. Подай мне водки.
Пакин встал и вышел на улицу. Вскоре он вернулся, держа в руке грязную стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью, заткнутую притертым куском коры. Открыл бутылку и протянул старой Элинэ. Он взяла бутылку тощей рукой, поднесла к запавшим морщинистым губам и сделала глоток.