Лицом к лицу

Бутин Эрнст

– Да-а, история, - Юрий Иванович обрадовался было, что Юра подрался, но тут же ему стало страшно. Он уже в чайной уловил какое-то странное, двойственное отношение к себе юному и сейчас внезапно понял, осознал его это было чувство отца к любимому, но не оправдавшему надежды сыну.
– Теперь этот дефективный тебе житья не даст.

– Не, - уверенно успокоил Юра.
– Ленька с ним потолковал, Цыпа побоится его братьев.

Юрий Иванович вспомнил пятерых братьев Леньки. Все они, здоровенные, мордастые, уверенные в себе, работали в МТС, и Юра, когда встречал их, всегда испытывал странное раздражение и неприязнь: отчего Шеломовы вечно такие довольные и, пожалуй, счастливые, если

стали обыкновенными работягами? Зачем заканчивали десятилетку, почему никуда не поступали и, видимо, не стремились ни к чему, кроме как жениться после школы и остаться до конца дней в этом затхлом Староновске.

– Бодрый! Юрка! Айда-ка сюда, сказать чего-то хочу!
– заорал с того берега Ленька.

Он, подпрыгивая, пританцовывая, вытряхивал воду из уха, остановился, махнул рукой. И Витька с Лидкой - последние, кто не ушел с пляжа, - тоже замахали.

Юра вопросительно-неуверенно глянул на Юрия Ивановича.

– Надо бы уважить, - поощрил тот.
– Да и мне искупаться не повредит. Взбодрюсь.

Он разулся, стянул рубаху, брюки, увязал все в пиджак. Раскинул руки, потянулся, похлопал по белой, дряблой груди.

– Чего это вы... чего это у вас трусы какие-то бабьи?
– Юра поморщился, презрительно указал взглядом на пестрые, в лютиках-цветочках, плавки Юрия Ивановича.

– Темнота, - снисходительно улыбнулся тот, - пуритане... Это последний вопль моды. Специально для Черного моря купил, - и помрачнел.

Цепляясь за кусты, спустился к воде. Взвизгнул: "А, собака, хороша!" поплескал подмышки, окунулся, зажав пальцами ноздри и уши.

– Дай узел!
– потребовал.

Принял от Юры пиджак с одеждой, поплыл, выставив сверток над поверхностью. Теплая и почти неощутимая наверху вода внизу свивалась в холодные жгуты, терлась скользкими, тугими, словно змеи проплывали, струями о ноги. Мелькнуло в голове: "А зачем ехать к морю? Можно и сейчас..." - но мысль показалась такой глупой и кокетливой, что Юрий Иванович фыркнул. И хлебанул, закашлялся.

– Давайте вещи, - решительно попросил Юра.
– Утонете еще.

– О себе позаботься, гуманист. Мой час пока не пришел, - огрызнулся, отплевываясь, Юрий Иванович.

Он уже нащупал ступнями дно. Встал, побрел к берегу. "Старею. Задохся, - подумалось тоскливо.
– Раньше этот паршивый ручеек и за речку-то не считал".

Выбрался из воды. Буркнул поджидавшему Юре:

– Я в сторонке посижу, мешать не буду. Не обращай на меня внимания.

Прошел мимо притихших одноклассников, заметил, что Лидка действительно сделала шестимесячную завивку и действительно стала похожей на овцу, остановился около покосившегося плетня огорода, который подполз к самому пляжу. Бросил на траву одежду, сел рядом. Отшвырнул ногой иссохшую, тонкую лепешку коровьего навоза, вспомнил опять первую поездку а колхоз, себя, Синуса, Владьку, вспомнил, как брезгливо подкладывал в костер такие вот лепехи, они лениво, но жарко горели, и сразу же зримо, до галлюцинации четко представил огонь и увидел, как корчится в пламени, извивается, чернея, исписанная бумага, превращаясь ненадолго в гримасничающие лица знакомых, бывших приятелей, бывших, так называемых, друзей, женщин, жен, не вызывающих ни радости, ни признательности, ни зависти. Стало тоскливо, пакостно на душе, и Юрий Иванович посмотрел на Юру.

Тот стоял рядом с уже одевшимся Ленькой, слушал, снисходительно улыбаясь, Лидку. Она, сложив ладошки перед лицом, что-то быстро и умоляюще говорила. Юра, словно почуяв взгляд Юрия Ивановича, встревоженно глянул в его сторону. Отвернулся. Но тут же оглянулся снова, всмотрелся. Ткнул кулаком в бок Леньку, отмахнулся от Лидки, как от надоедливой

мухи, и побрел к Юрию Ивановичу.

– Юра, я прошу тебя. Я очень прошу, - крикнула девушка и прижала к груди кулачки.

– Отстань, не твоя забота!
– рыкнул через плечо Юра.

Она потопталась и, беспрестанно оглядываясь, пошла вслед за Витькой и Ленькой.

– О чем тебя Матафонова просит?
– полюбопытствовал Юрий Иванович.

– А, курочка-ряба. Хочет, чтобы я сегодня же уехал. Из-за Цыпы, - Юра, поискав место, бережно положил одежду на землю.
– Ну и куда мы с вами теперь?

– Не знаю, - Юрий Иванович вытянул из узла джинсы.
– Надо бы по городу походить, повспоминать.

– Давайте, - вяло согласился Юра.
– Заодно к Борзенкову завернем. Ребята хотят, чтоб я упросил его мать отпустить Владьку на вечер.

– А свою-то ты предупредил?
– ворчливо спросил Юрий Иванович. Он с кряхтением зашнуровал туфли. И замер, согнувшись.

Только сейчас сообразил Юрий Иванович, что ведь мать тоже здесь, рядом, и похолодел. Он увидел ее в воображении такой, какой та была в его семнадцать лет - красивой, тоненькой, с аккуратными волнами короткой стрижки, с ямочками на щеках, по которым можно сразу угадать притаившуюся улыбку, с большими карими глазами, иногда встревоженными, а чаще гордыми за сына. Ему стало страшно - ведь мать сейчас моложе его - и стыдно, и больно: во что превратился он, обрюзгший, потасканный, лысый, где растерял все ее ожидания и надежды?

– Я ей позвонил после экзамена, - бубнил Юра, одеваясь.
– А на вечер все равно не пойду. Вас ведь одного оставлять нехорошо, - добавил с издевкой и осекся.
– Что с вами?

– Не догадываешься?
– Юрий Иванович улыбался и чувствовал, что ему становится совсем уж жутко.
– Она ведь и моя мать.

– Ну и что?
– машинально спросил Юра. Но лицо у него начало бледнеть, глаза расширялись и расширялись.

– Дошло? Вот именно: нельзя мне ей показываться, никак нельзя!
– Юрий Иванович с силой шлепнул себя по лбу, стиснул его, застонал.
– Зря, зря я здесь оказался. Ничего мне это не дало, кроме горечи, и чем дальше, тем горше...

– А может, все-таки вам стоит встретиться с матерью, - робко посоветовал Юра.

– С ума сошел!
– испугался Юрий Иванович.
– Это стопроцентный инфаркт. Ты вон какой непробиваемый и то... А она... Да и кем я ей представлюсь? Это Владька к своей может заявиться из будущего. Как же: академик, на белом коне.

– Ну и вы скажите...
– начал было Юра, но Юрий Иванович возмутился.

– Врать?! Хватит, всю жизнь врал - надоело, - он сосредоточенно смотрел в воду. Долго смотрел.
– Нет, не поверит она, догадается.
– Устало поднялся. Достал очки, хотел надеть, но, взглянув на Юру, протянул ему. Возьми, нечего синяками сверкать.

– Не, не, - тот оттолкнул руку.
– Не надо. Засмеют, скажут - стиляга.

Они прошли вдоль огородов по тропинке, белой от пыли, свернули в переулок, попетляли недолго окраиной и вышли на улицу Ленина.

Низкое солнце заползло за ровную пелену облаков, окрасив их в розовое, и выглядело огромным багровым кругом. Предвечерние сумерки разлились над землей; дали скрадывались в туманном зыбком мареве, точно перспективу улицы написали жидкой тушью по мокрому серому картону. В недвижимом воздухе плавал слабый запах начинающей цвести липы. Покрикивая, носились мальчишки на велосипедах; степенно, под ручку, прогуливались важные пары в светлых шелковых и габардиновых - несмотря на теплынь - плащах-пыльниках. В шипении и потрескивании тек от Дома культуры бурненький, усиленный репродуктором, ручеек фокстрота "Рио-рита".