Лицом к лицу
Шрифт:
— Брат приехал, — объявила Настасья.
Пелагея Макаровна высунула голову в повойнике.
— А я вчера гадала — гость из казенного дому. И на ресничку гадала — кто б такой? Все не выходило…
— Здорово, тетя-красавица! — обнял Алексей дородную женщину. — Что-то вы исхудали.
— От вас, иродов, похудеешь.
— За что ж на нас злы, Пелагея Макаровна?
— Наделали дилов — ни карасину, ни ведро починить, ни иголки, ни нитки…
— Напустилась сразу, Макаровна! — засмеялась девушка. — Еще успеете.
— Ну да, пусть селится. Иде же ему? Места много. Дунькина комната пустует, — пригласила Пелагея Макаровна.
— А если я в генеральский кабинет? — взял ее за плечи Алексей.
— Ты б еще в Катерининский дворец залез! — выпалила Пелагея.
— А где он, тетя? Попробую. Все может быть — понравится.
— А я не знаю, иди ищи. — Она отодвинулась от него недовольно.
— И я говорю — лучше бы в Дуськиной, — робко вмешалась Настасья.
— А я еще посмотрю. Если в Дуськиной теплее да к вам, красавицы, поближе, так я, может, и в Дуськиной.
— А по мне все равно, спи хоть на пиянине, — раздобрилась Пелагея. — Что думали, когда бросали? Не ты, так другой, гляди, залезет. Да ты что на девку глазища расставил? Подай руку, познакомься.
Девушка, не конфузясь, протянула руку Алексею.
— Я к вам от барыни за мясорубкой. В нашей ручка сломалась, а Катька-спекулянтка мясо привезла.
— Старым прижимом запахло, — засмеялся Алексей. — Я думал, барыни все вывелись…
— Хватит ихнего народу, — громко сказал, появляясь на пороге, высокий парень. — Особенно в нашем доме.
— А ты бы всех стребил? — отозвалась Пелагея. Парень молча рассматривал Алексея.
— Ну, я пошла, до свидания, — сказала девушка, оправляя платок.
Парень хотел было двинуться за ней, но каблучки ее быстро застучали по лестнице, и он, захлопнув дверь, остался.
— Вы с фронта, товарищ? — спросил он Алексея.
— Только сегодня. Вот у сестры остановился.
— Хорошо это, — ответил парень. — Настоящего народу здесь мало. Я еще зайду.
Он вышел так же молниеносно, как появился.
— Все равно не догонишь, — сказала ему вслед Пелагея Макаровна. — Ленка от него бегает, а он за ней. Она людей с капиталом ищет.
— Демьяновых это горничная, — пояснила Настя, — а это Степан, Федосьи-дворничихи сын. Когда наш генерал уехал, он пришел и из пистолета в зеркало выстрелил. Ненавистный такой.
Настасья кипятила чай. Алексей фыркал в ванной. Он раздувал печь, набросав туда бумаг, карточек, прочего горючего хламу.
— Лучше бы в баню, — заявил он. — Боюсь только, не пробиться. А я не сам по себе, а с малютками… Фронтовые, породистые…
Пока Алексей мылся, Настасья большим утюгом гладила его вещи, чистила, выбивала на лестнице. Она то радовалась, то плакала приятными, не горькими слезами.
— А хорошо, что мужик в доме будет, — разрешила все свои запутанные
— Ну, мы им почистим, — лихо сказал Алексей. — Шпалер со мною и патронов десяточков пять.
— Да как узнают — военный, никто и не полезет, — согласилась Настя.
— Теперь военный на военного с ружьищем прет, — буркнула Пелагея.
— А брат где? — спросил Алексей за чаем.
— Брат в Совете день и ночь и дома не бывает.
— А хозяева твои как смылись?
— Приехал Владимир Всеволодович с фронту, наддал такого жару. Всех генералов, говорит, убивают матросы чем попало, где ни встренут. Ночью поздней погрузили их офицеры в автомобиль с добром, какое успели, и увезли. А куда — неизвестно. Как будто морем на Финляндию или еще куда.
— Ну, на границе перехватят. Комиссар, что меня арестовал, тоже вез каких-то с лампасами с границы.
— Тебя арестовал, Алешенька? А свобода?
— Мне ехать было надо. Я хоть на крышу. А латыши зацапали меня — и в вагон. Каждый в своих правах. А только жаль, сумку впопыхах посеял. Вез сало из Полоцка и масла кружок. Вот бы мы чайку выпили.
— Эх, что ж ты, чумной! — раздосадовалась Пелагея. — Тряпки захватил, а масло потерял. Тряпок бы тебе генеральских набрали. И сало, говоришь? И толстое?
— Пальца три и поболе. Важна барыня была, — засмеялся и Алексей и вдруг, взяв табурет, отправился в угол к иконе. Икона была черна, как сковорода, и сквозь рваную ризу проглядывали только глаза и пальцы рук. Около нее были наклеены на стену две-три бумажные иконки. Алексей смахнул все сразу.
— В общественных местах нельзя, — сказал он, спускаясь с табурета. — Ежели угодно — по личным комнатам.
— С ума сошел! — едва дышала Пелагея. — На бога! Сатана, чистый сатана! Подай сюда тую… что Пантелеймон-целитель. Против зубов. Сама я в Лаврии купила. Подай сюда!
Пантелеймона от зубов Алексей отдал, остальные снес в кладовушку.
— Мы наш дивизион обработали — самый безбожный из всех. Человек от обезьяны, и никаких. И кроме того — все наука…
— Ты, братец, образованный стал, — заметила Настя.
— За этот год образования всем прибавили. Надо здесь к книгам подобраться, если время будет. — И, движимый первым чувством, он отправился в кабинет к тяжелым книжным шкафам во всю стену.
Книг было много, хорошо хранимых, в крепких и ладно пригнанных переплетах. Они стояли рядами, как армия убежденных бойцов, готовая к отпору и наступлению. Выставив кожаные корешки с золотым тиснением, они больше всего привлекали Алексея в этом наполненном предметами кабинете, желанные соседи, одним своим присутствием заявляющие, что жизнь его круто изменилась. Кончились тропы, начиналась проложенная революцией широкая прохожая, проезжая дорога…