Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии

Шиффман Мюриэл

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Гнев моего отца. На мгновение во мне проснулся детский страх из-за отцовских вспышек ярости. Чего я боялась? Что он мог разлюбить меня. Ребенок разведенных родителей, я никогда не чувствовала себя защищенной и не имела гарантий в любви. На какой-то момент я снова ощутила себя тем беззащитным ребенком.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь мне было понятно, как я отождествляла себя с Джинни, боясь гнева Берни. Но ее отношения с отцом сильно отличались от моих детских. Надежность окружения дочери (и ее места в нем) была полной и безоговорочной. Она должна быть полностью уверена: ничто не изменится в наших семейных отношениях —

что бы ни случилось. Кроме того, она уже подросток, переросла возраст детской беззащитности, и не только может сказать что-то в ответ Берни, но и делает это, во весь голос защищаясь от его обвинений. Ей не требуется мое покровительство. Конечно, кричащие друг на друга отец и дочь — не самая привлекательная сцена, но и не трагедия. Ну и что с того, что Берни время от времени ведет себя иррационально? Он преданный отец, и уже настало время, чтобы девочка научилась не выводить его из себя (и не доводить Энни до слез) или мириться с его гневными вспышками.

В следующий раз, услышав повышенные голоса девочек и плач Энни, я знала, что Берни обязательно вмешается, но больше не переживала. Старое навязчивое желание сохранить мир в семье, защитить их друг от друга прошло. Я поняла, что Берни имеет полное право на то, чтобы иногда вспылить, а Джин уже достаточно взрослая и справится с этим сама. Я невозмутимо вышла из комнаты. Итак, сцена продолжилась без меня: Берни кричал, потом Джинни хлопнула дверью. Но на этот раз старый сценарий изменился. Через некоторое время Берни впервые спросил меня, и его голос звучал встревожено: «Я в чем-то не прав?» Что означало: «Нельзя ли справляться с ситуацией по-другому?» Он увидел иррациональность своего поведения. И это было прекрасно, потому что раньше я всегда пыталась объяснить ему ситуацию (он все неправильно понял, Джинни была не виновата; или Джин не права, но своим криком он вызвал у нее жалость к себе, поэтому теперь она не увидит собственной вины и т. д., и т. п.), но он никогда меня не слушал. Любые мои слова, видимо, означали для него: «Ты плохой отец», и это приводило его в еще большую ярость.

Теперь же, после того как я почувствовала свой скрытый страх и смогла принять его потребность в иррациональности, и уже больше не пыталась контролировать ситуацию, отказавшись от провального поведения, Берни сам смог увидеть себя. На его вопрос я ответила, что Джин виновата, но не во всем, а он дал ей шанс почувствовать жалость к себе вместо стыда за участие в ссоре. Но поскольку сегодня с ней весь день было невозможно общаться, и ему постоянно приходилось проявлять терпение, неудивительно, что под конец дня он сорвался; я совсем его в этом не виню. И все же гнев Берни к тому времени поутих, поэтому он вежливо постучался в дверь комнаты Джинни, вошел к ней с извинениями за свой срыв и выслушал ее часть истории, после чего мир в семье был восстановлен.

Прошло не так уж много времени после всего этого, когда Энни начала догонять свою сестру: обрела способность четко формулировать мысли и достаточно окрепла в характере, чтобы перестать плакать во время ссор, так что эта конкретная проблема была решена. Но пока тот день не настал, Берни продолжал время от времени срываться, а Джинни — отвечать ему во всю мощь своих легких. Теперь я больше не трогала их, и инцидент всегда завершался быстро и без какого-либо ущерба для остальных.

Опасные игры в браке

Во время психоанализа пациент часто видит в своем аналитике того или иного человека из собственного прошлого: отвергающего отца, слабую, потакающую во всем мать, ревнивого брата. Не отдавая себе отчета, пациент ошибочно истолковывает слова и действия терапевта («Я знаю, что вы на меня сердитесь!») и действует так, чтобы спровоцировать тот тип поведения, который научился ожидать. Опытный психоаналитик распознает, чего добивается пациент. Он не поддается на провокации, не уступает соблазну разыгрывать отведенную ему роль. Вместо этого он помогает пациенту исследовать его установки и чувствовать все, что скрыто под ними (страх отцовского неприятия и т. д.).

Во время краткосрочной психотерапии пациент, как правило, делает то же самое, но это поведение не

всегда подвергается обсуждению и анализу в директивном стиле глубинного подхода. Здесь терапевт тоже отказывается играть в игру: не позволяет себе действовать как отвергающий отец и т. д., когда пациент ожидает этого. Он продолжает оставаться самим собой, терапевтом, а не тенью из прошлого пациента. Это постоянство со стороны доктора, отказ быть объектом манипуляций и разыгрывать роли из прошлого пациента, несмотря на все провокации, является одним из важнейших факторов, способствующих исцелению пациента. Даже без осознанного понимания процесса, этот опыт ломает старый паттерн, заставляет пациента выбраться из привычной колеи, учит его по-новому относиться к фигуре отца (матери, брата и т. д.).

В жизни в эту игру ошибочной идентичности время от времени играет большинство из нас. (Для примера см. главу «Внутренний ребенок».) Неудачные браки основаны именно на таких отношениях. Люди меняют браки один за другим, неизменно повторяя старый, провальный паттерн.

Женщину с навязчивой потребностью пострадать от рук мужчины притягивает к партнеру со скрытой склонностью к жестокости. Она действует в провоцирующей манере, пробуждая в нем это качество, чтобы в конце концов возненавидеть его, и даже не осознает своего участия в драме. Он со своей стороны тоже не понимает, как она его во все это втянула.

Если бы эта женщина, проходя курс психотерапии, попыталась подобным же образом обойтись со своим терапевтом, он намеренно избегал бы западни, которую она подсознательно ему подстраивала бы. Ему необязательно было бы обсуждать с ней причины ее поведения. Но даже не чувствуя своей скрытой эмоции, не понимая своего паттерна, ей бы стало лучше просто потому, что впервые в жизни мужчина оказал ей сопротивление, не стал играть в ее игру. Переживание совершенно нового опыта, подобного описанному, при отсутствии интеллектуального осознания происходящего может помочь человеку измениться, продвинуться в эмоциональном развитии.

Таким образом, хорошая дружба или брак могут быть терапевтичными. Допустим, вы неосознанно пытаетесь вынудить своего партнера разрушить отношения в соответствие с вашим старым, провальным паттерном. Если вам повезет, то он окажется достаточно сильным, чтобы не поддаваться вашим манипуляциям (у него нет скрытых чувств в этой области). Скажем, например, у вас есть скрытые чувства в связи с темой власти. Вы выбираете беспомощное и пассивное поведение. Вы всегда действовали подобным образом с определенными людьми (у которых имеются собственные скрытые чувства к теме власти), провоцируя их на то, чтобы они доминировали, распоряжались вами по своему усмотрению, а вы бы себя жалели, — чтобы повторить какую-то старую, неисследованную проблему из своего прошлого. Представим, что вы затеваете ту же старую игру с новым человеком, у которого нет скрытых чувств к теме власти и, даже не понимая, что происходит, он просто отказывается от участия в игре. Он не реагирует агрессивно на вашу пассивность, он просто остается собой. Новый опыт становится для вас очень полезным. На эмоциональном уровне, сами не осознавая этого, вы начинаете по-новому строить отношения с людьми в данной проблемной области.

То же происходило со мной в первый год замужества. Во время войны Берни служил за границей, а я жила в доме своего отца, и у нас было очень туго с деньгами. Отец выделял мне по десять долларов на продукты, и мне приходилось обращаться к нему каждый раз, как я их тратила. Я хорошо знала отцовские вкусы — он не изменял своих привычек в еде, поэтому мои покупки не отличались разнообразием: из недели в неделю я покупала одно и то же. Однако каждый раз, когда я приходила к нему за денежным подкреплением, отец удивлялся: «Я только недавно давал тебе десять долларов! На что ты могла их так быстро потратить?» Это был именно тот стиль его поведения, который я хорошо изучила за то время, пока еще была жива мачеха; меня должны были смешить его слова. Однако я воспринимала их с излишней чувствительностью. Когда он пытался узнать, сколько стоили апельсины или помидоры (которые употреблял в любое время года, независимо от цены), я никак не могла этого вспомнить. «Как это ты не знаешь? Как ты можешь покупать, не зная цен?»