Лидер Культа. Том I
Шрифт:
Двери запираются, и вскоре наша рычащая карета вливается в дорожный поток.
Мои конвоиры молчат да и сам я не настроен на болтовню. Модник включает радио и находит какую-то станцию с популярным нынче "сахарным роком". Сидящий за рулем южанин тяжко вздыхает, но ничего не говорит.
Я никогда не понимал, что такого привлекательного в пищащих парнях с крашенными волосами, женскими лицами и слезливыми песенками о любви. Так что мне остается только отключиться от фонового шума и наблюдать в окно за прохожими.
Большинство
В районах побогаче встречаются гуляющие компании, мажоры, парочки на свидании. Я мог бы быть сейчас среди них, расслабляться в кальянной в обнимке с одной, а то и двумя девочками в коротких юбках и прозрачных блузках без лифчика.
И чихать, что я не собирался этого делать! У меня отняли само право заняться этим, а когда меня пытаются обделить, навязать то, что мне не нравится, у меня всегда портится настроение и возникает непреодолимая потребность испортить его окружающим.
— Эй, сладкий мальчик, выруби этот шлак для девственников, пока мы не утонули посреди дороги в твоих соплях.
Южанин усмехается в бороду, и это задевает его напарника. Оборачиваясь, патлатый бьет кулаком по стальной решетке.
— Потухни, стрижила! Еще хоть слово — и поедешь с моим стволом у себя в заднице!
— Боги, я и не знал, что таких принимают на имперскую службу…
Я морщусь от отвращения, а любитель сахарного рока выпучивает глаза.
— Каких "таких"? Ты на что намекаешь, гаденыш? Арс, останови, сейчас я этому вживому стрижиле…
— Угомонись, Рич, нас ждут, — осаждает напарника южанин. — И выключи ты уже эту муть, реально раздражает…
Патлатому ничего не остается, кроме как бросить в меня испепеляющий взгляд и переключить радио на какие-то новости.
Их я тоже пропускаю мимо ушей, потому что вдруг нахожу в словах модника кое-что странное.
Он трижды назвал меня "стрижилой". От Стрия, бога ветра, торговцев и воров. Сленговое название наперсточников, разводил, воров и вообще мошенников в широком смысле.
Во времена тяжелого детства у меня, конечно, были приводы в полицию из-за хулиганства и воровства. Наверняка они сохранились в моем личном деле. Но что, если…
Сто пятьдесят девятая статья… это же…
Осмотревшись по сторонам, я вдруг понимаю, что мы давно проехали Трибунский район, где находятся все столичные управы имперких служб.
И сейчас мы выезжаем на безлюдную окраину города…
— Я тут забыл поинтересоваться, а в чем меня, собственно, обвиняют?
— А то ты не знаешь, стрижила! — гадко усмехается патлатый.
— Сто пятьдесят девятая статья, часть третья, — поясняет здоровяк. — Мошенничество в крупном размере с использованием
— Ага, сначала нагреют аристо ради красивой жизни, а потом прячутся, как крысы, по помойкам и храмам! — фыркает модник. — О, а вот и наша остановочка…
Откидываясь на сиденье, я обреченно наблюдаю, как служебная карета агентов уголовного сыска въезжает на какую-то безлюдную парковку. Накатывающую вечернюю тьму разгоняет лишь одинокий фонарь.
В самом конце парковки вспыхивают и призывно моргают фары черного внедорожника. В окружении дешевых грязных колымаг он со своей дороговизной и блестящей чистотой выделяется, как благородная овчарка в стае дворняжек.
Когда наша карета останавливается напротив, из внедорожника выбираются трое крупных мужчин в черных тактических костюмах. Патлатый выходит к ним навстречу.
Перебросившись парой фраз, сысковик забирается с одним из мужчин во внедорожник. Спустя пару минут он со счастливой улыбкой возвращается в служебную машину.
Порывшись в кармане пиджака, патлатый бросает на торпеду пухлый конверт и встречается со мной в зеркале насмешливым взглядом.
Выбравшись из-за руля, южанин открывает заднюю дверь и вытаскивает меня наружу.
— Извини, парень, — без особого сочувствия бросает бородач. — Жизнь — это лестница, а ты поставил подножку не тем людям.
Я лишь усмехаюсь в ответ. На словах философ, на деле — обычный продажный чиновник.
Юнона оказывается хитрее, чем я полагал. Вместо признания опороченной чести она заявила о мошенничестве, которым так упорно угрожала. Уверен, уже сегодня заявление заберут.
Аристократка воспользовалась имперским уголовным сыском, точно охотник своей гончей. Ей осталось сделать лишь контрольный выстрел.
Точнее, ее слугам.
Уже второй день подряд и третий за неделю я оказываюсь перед лицом смерти. От этого на меня накатывает странное меланхоличное безразличие.
Может, это все-таки судьба?
Или проверка от богов на вшивость и достоинство?
Как бы там ни было, сейчас мой единственный шанс выжить — это дотянуть пару-тройку часов до конца суток, когда Приказ снова станет доступен. До этого момента суетиться и волноваться бессмысленно.
Как бы я не хвалился тяжелым детством в приюте, но раскидать или хотя бы убежать от троих тренированных цепных псов аристократической родовой гвардии, которые в девяти случаев из десяти бывшие военные и ветераны, мне не под силу.
Надорвусь на самом первом.
Сняв наручники, сысковик наконец передает меня в лапы боевых слуг Лаверн и, не оборачиваясь, уходит.
— Давайте только без этого, — морщусь я при виде кабельных стяжек.
В ответ получаю крепкий удар в живот. Пока пытаюсь отдышаться, мои руки стягивают кабелем, который до крови врезается в кожу.