Лидер «Ташкент»
Шрифт:
Война проверяет, война учит
Утро 31 августа встречаем в море. «Смышленый» идет головным, за ним «Ташкент». Катера-охотники справа и слева от лидера: охраняют и обеспечивают…
Из Одессы вышли в полной темноте. Тем не менее над кораблями вскоре услышали фашистский самолет, видимо, разведчик. Следовало ждать бомбардировщиков.
— Разведчику помогает фосфоресцирование нашей кильватерной струи, заметил Иван Иванович Орловский. — Может быть, есть смысл при появлении бомбардировщиков сбросить несколько дымовых шашек?
Мысль старпома была дельной. Мы стали сбрасывать на воду шашки, и они действительно
Когда уже рассвело, показались советские «ястребки». Они дружески покачали нам крыльями, и все на мостике заулыбались. С площадки зенитной батареи, с других верхних постов махали самолетам матросы. Воздушное прикрытие всегда дорого, а при ограниченных маневренных возможностях корабля просто неоценимо. В душе поднялось теплое чувство и к пилотам «ястребков», и ко всем, кто позаботился, чтобы они нас охраняли.
«Ташкент» выдерживает переход удовлетворительно. Еще вечером удалось отремонтировать гидравлический привод руля, и корабль управляется, как обычно, из ходовой рубки. За состоянием кормы следят специальные наблюдатели, расставленные Суриным и на верхней палубе, и в аварийных отсеках — на ходу «особая вахта» разрослась. Опытные старшины дежурят в коридорах гребных валов, другие вслушиваются в вибрацию турбин, готовые уловить каждый новый, непривычный звук. Под непрестанным наблюдением и подпоры на переборках. Море сегодня тихое, и изменения погоды не ожидается, а если, паче чаяния, заштормит, будем сбавлять ход.
На переходе есть время вновь продумать все, что случилось вчера. В Севастополе потребуется дать об этом более подробный отчет. Да и для самого себя нужно во всем разобраться.
Самолетов было несколько. Может быть, две группы. Они, конечно, не случайно пролетали мимо, а имели задачу нанести бомбовый удар по кораблям, поддерживавшим фланг армии. Самолеты шли высоко, заведомо выше «потолка» наших автоматов. Бомбежка морских целей с такой высоты не может быть особенно точной. Бомбили в какой-то мере наугад. Потому и выбрали крупные бомбы с большим радиусом поражения. Всего сброшено, насколько удалось сосчитать, двенадцать бомб… И одна чуть не угодила прямо в лидер.
Это о противнике. Теперь о том, как выглядели мы.
Обнаружить самолеты было трудно — большая высота, слепящее солнце. Трудно, но можно. Сумели обнаружить два человека: первым — сигнальщик Гордиенко, и сейчас же вслед за ним — строевой Цепик. Заслуга их перед кораблем велика и должна быть отмечена. И надо, чтобы таких сверхзорких наблюдателей было у нас больше.
Мог ли я сам раньше других заметить самолеты, если бы не зашел на минуту в штурманскую рубку? Не знаю, вряд ли. А мог ли выиграть какие-то секунды, если бы доклад Гордиенко застал меня не в рубке, а на мостике? Вероятно, мог. Секунды мы все-таки упустили. Вот когда познается настоящая их цена.
Если бы все, что мы стали делать, начать на сколько-то секунд раньше, а тем более если бы удалось обнаружить самолеты не тогда, когда они были уже над нами, — повреждения корабля, быть может, удалось бы избежать… И тут же возникает вопрос, от которого становится не по себе: а что, если бы и Гордиенко с Цепиком не обнаружили самолетов?..
Дальнейшее вспоминать уже легче. Правильно,
К рулевому, к машинной команде никаких претензий. Молодцы! Зенитчики сделали все, что могли, а потолок наших автоматов — вопрос особый. Аварийные партии боролись за жизнь корабля отважно и умело. В корме многим могло показаться, что «Ташкент» тонет, но никто не кинулся наверх, не оставил своего поста. Артиллеристы, задраившись в кормовом погребе, спокойно проверяли, не угрожает ли ему вода.
Узнаю о все новых и новых проявлениях скромного матросского мужества. Вот хотя бы случай с минером Владимиром Липиным. Он находился у тележек с глубинными бомбами. Взрывной волной Липина подкинуло вверх и бросило на палубу, он получил серьезные травмы. Но краснофлотец видел, что одна тележка сорвалась с места, бомбы раскатились по палубе. И, пересилив боль, не теряя самообладания в обстановке, когда на корму обрушивались столбы воды, комсомолец Липин встал на ноги и поднимал одну бомбу за другой, пока не водворил все на место.
Можно сказать об этом и так: ничего особенного, такое поведение краснофлотца обычно. И это тоже будет верно. Но в том и сила экипажа советского корабля, что люди готовы и способны выполнять свои обязанности в самых тяжелых условиях, при любой опасности, поистине самоотверженно. Это для нас нормально, однако не замечать этого нельзя. И нельзя не гордиться командиру такими подчиненными.
Есть потребность осмыслить и то, насколько пригодился в трудный для «Ташкента» час наш опыт борьбы за живучесть и непотопляемость корабля. Ведь этому уделялось много времени и сил в процессе боевой подготовки. Сколько «пробоин» заделывали на тренировках и учениях! Причем моряков всегда приучали к мысли: раз ведем бой, то и своему кораблю может достаться от врага. И хорошо, что приучали к такой мысли — слово «пробоина» не вызывает растерянности, а дает толчок к быстрым и решительным действиям. По сути дела вчера проверялось, что дали морякам «Ташкента» все аварийные учения.
Боевые повреждения, конечно, могут быть весьма разнообразными. В данном случае особенно пригодилось умение укреплять оказавшиеся под напором воды переборки. Именно это было основной задачей кормовой аварийной партии. Ее командир Иван Васильевич Колягин, молодой еще корабельный инженер, действовал грамотно, а старшины и матросы понимали его с полуслова. Подпоры, брусья, клинья и прочий инвентарь аварийщиков оказался под рукой.
Но вот что отличало фактическую борьбу с водой от условий наших обычных учений. На учениях вводные о пробоинах, как правило, предусматривали ликвидацию, заделку этих пробоин. А вчера «Ташкент» получил пробоину, заделать которую экипаж не мог. Никто и не вспомнил про пластырь.
Пластырей у нас на борту несколько. Есть малый — три на четыре метра, есть побольше — семь на десять, есть и еще больше. Это толстые ковры из четырех-пяти слоев плотного брезента, особым способом прошитые и окантованные тросом. Еще несколько бухт троса требуется для крепления пластыря. «Хозяйство» громоздкое и тяжелое. Разнести пластырь, то есть развернуть его — и то уже немалый труд. Между кораблями устраивались соревнования — кто быстрее заведет пластырь. Наш «Шаумян», бывало, состязался с «Незаможником».