Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона
Шрифт:
Оставалось лишь одно средство — шлюпки. Гринстрит и Мэрстон предложили перевернуть их, сделав некое подобие крыши. Уайлд согласился. Они принялись собирать камни, чтобы выложить из них основание. Это был очень утомительный труд. «Мы все ужасно ослабли, — писал Орд-Лис. — Камни, которые раньше мы с легкостью подняли бы, сегодня нам не по силам. Приходится вдвоем или втроем тащить то, что когда-то мог поднять один… Наша слабость больше всего похожа на то ощущение, когда встаешь после долгой болезни».
К сожалению, большая часть подходящих камней лежала ближе к морю, поэтому их приходилось перетаскивать к тому месту,
Наконец Уайлд объявил, что хижина готова к заселению. Все взяли спальные мешки и заползли внутрь. Каждому разрешалось занять любое место. Несколько человек сразу же выбрали некое подобие второго этажа, образованное перевернутыми скамейками обеих шлюпок. Остальные расположились на земле в тех местах, где она казалась наиболее пригодной — самой сухой или теплой. Ужинать сели без пятнадцати пять, и после ужина сразу забрались в спальные мешки. Первые несколько часов уставшие люди спали мертвым сном, лишенным сновидений. Но вскоре после полуночи начались новая снежная буря, и с этого момента до самого рассвета их сон в лучшем случае был очень прерывистым и неспокойным. Буря, с криком срываясь с вершин, свирепо трясла утлую хижину; и с каждым новым порывом ветра казалось, что она вот-вот сорвет шлюпки с камней. Ветер проникал в тысячи крохотных щелей, неистово задувая туда снег. Но каким-то образом к рассвету их жилище все еще оставалось целым.
«…Это было ужасное утро, — писал Маклин. — Все покрылось глубоким снегом; обувь заморозилась настолько, что в ней было тяжело согнуть ногу. К тому же ни у кого не оказалось пары теплых рукавиц. Мне кажется, что именно тогда я пережил самые несчастные утренние часы в моей жизни — все выглядело таким безнадежным. Судьба определенно была настроена против нас. Люди сидели и вполголоса проклинали все вокруг, напряженность их лиц выражала всю ненависть к этому острову, на котором нам придется жить».
Но, если они хотели выжить, нужно было работать. Несмотря на холод и ветер, иногда столь суровые, что приходилось то и дело забираться внутрь хижины, чтобы переждать, пока порывы ветра хоть немного ослабеют, люди начали дополнительно укреплять свое жилище. Одни поправляли крышу и крепче привязывали тросы. Другие подтыкали основание одеялами, укрепляя его мокрой глиной и прибрежной галькой.
Но ночью метель разбушевалась с новой силой. Снег все равно каким-то образом залетал внутрь, хоть и не так сильно, как прошлой ночью. Утром 30 апреля Джеймс, Хадсон и Херли, пытавшиеся до этого спать в своей палатке, сдались и перешли в общую хижину. Херли писал: «Жить вне хижины и без оборудования здесь просто невыносимо». Как только ветер находил в хижине уязвимые места, их тщательно закрывали, и с каждым днем убежище становилось все более и более пригодным для жизни.
Они попытались готовить внутри, но уже через два дня Грин начал слепнуть от дыма, и его временно подменил Херли. Проблему
В течение дня свет немного проходил сквозь тканевую крышу, но уже задолго до заката становилось так темно, что никто ничего не мог разглядеть. Мэрстон и Херли долго экспериментировали, пока не выяснили, что, наполнив небольшую емкость маслом, полученным из тюленьего жира, опустив в него один конец хирургического бинта и оставив снаружи другой, можно получить слабый огонек, вполне пригодный даже для чтения, если лежать не слишком далеко. Таким образом, избавляясь от маленьких неприятностей, они постепенно облегчали свою жизнь.
Наконец, 2 мая, через восемь дней после отплытия «Кэйрда» и спустя две недели с тех пор, как они оказались здесь, появилось солнце. Все тут же бросились выносить спальные мешки наружу для просушки. И 3, и 4 мая погода оставалась ясной. Но даже после трех солнечных дней спальные мешки высохли не до конца. Однако перемены были значительными. «…Мы даже не ожидали, что когда-нибудь сможем стать настолько сухими», — писал Джеймс.
Все время велись длительные дебаты о том, как скоро «Кэйрд» доплывет до Южной Георгии и как долго после этого им ждать прибытия спасательного корабля. По самым оптимистичным расчетам, уже через неделю, 12 мая, они могли увидеть на горизонте корабль. По более пессимистичным — это вряд ли случится раньше 1 июня. Но при этом всегда оставался вопрос о продлении надежды. Уже утром 8 мая, задолго до того как могла прийти помощь, они начали беспокоиться: сможет ли корабль подойти к острову из-за состояния окружающего его льда?
На самом деле для подобных опасений имелись веские основания. Месяц май по погодным условиям соответствует ноябрю в северном полушарии. Приближение этого периода означало, что еще одна четверть года подходит к концу. Зима наступала всего через несколько недель, а возможно, и дней. С ее приходом росла вероятность, что море вокруг острова покроется льдом, и к ним нельзя будет подойти на корабле. И 12 мая Маклин писал: «Ветер с востока. Не исключено, что у берега снова появятся льды — нам это сейчас не нужно; мы каждый день надеемся на то, что приплывет спасательный корабль».
Несмотря на то что у них была масса дел, все постоянно краем глаза следили за морем. Нужно было охотиться на пингвинов, а иногда и на тюленей, собирать лед, чтобы делать из него воду. Долгие часы проводили, пытаясь заманить в ловушку ржанок — небольших, похожих на голубей птиц, питающихся падалью. Из весла сделали флагшток и установили его в самой высокой части острова, до какой только смогли добраться. На нем развевался треугольный вымпел Королевского яхт-клуба — сигнал спасательному кораблю, которого они так ждали.
Маклин и Макелрой были заняты пациентами. У Керра ужасно разболелся зуб, и Маклин его выдернул. «Я, наверное, выглядел как неотесанный стоматолог-шарлатан, — писал Маклин. — Никаких изысков. “Выйди на улицу и открой рот” — ни кокаина, ни анестезии».
На руке Уорди появилось заражение, у Холнесса на глазу развился ячмень. Рикинсон постепенно оправлялся от сердечного приступа, случившегося в день их высадки, но волдыри от соленой воды на запястьях упрямо отказывались заживать. Гринстрита мучили ноги, отмороженные во время перехода на шлюпках, поэтому он все время проводил в спальном мешке.