Лидия
Шрифт:
— Идиот! — рявкнул незнакомый мне студент.
— Сам такой, — сказал я и вытащил нетерпеливо вибрирующий суазор.
Я мешал остальным заходить, меня грубо толкали, кто-то даже попытался отпихнуть меня к стене, но я не двигался. Виктор давно уже проскользнул мимо меня и потерялся где-то на дальних рядах. А я стоял и смотрел в экран суазора, на котором горела яркая иконка уведомления.
"Ваш запрос на добавление в друзья…"
88
Я лежал, уткнувшись лицом в плотную полиэтиленовую плёнку. Правое плечо горело так, как будто с
Свет, наконец, выключили — я больше не чувствовал пронзительное свечение, обжигавшее глаза через закрытые веки. Однако я снова был не в силах пошевелиться — меня парализовало, мышцы атрофировались, и я с трудом мог даже вздохнуть, делая серьёзное усилие, чтобы просто набрать в грудь воздуха. Холодного воздуха со вкусом хлора.
Я старался не думать о том, что произошло. Это не могла быть Лида. Мне привиделось.
Я пытался сосредоточиться на чём-нибудь другом.
Я вспоминал Ахилл, его ослепительный коридор, по которому я плыл, лишённый чувства тяжести, осторожно хватаясь руками за поручни в стенах.
Рубка.
Пыточное кресло нейроинтерфейса, где я привязывался двумя ремнями внахлёст — и тут же проваливался в оглушительную пустоту, лишённую формы и цвета, обменяв пьянящую невесомость на пугающую бесплотность духа.
Закрытый люк кубрика.
Лида, плывущая мне навстречу — неподвижная, с раскинутыми руками, смотрящая на меня холодным мёртвым взглядом.
Я поморщился, ещё сильнее прижавшись лицом к вискозной плёнке.
Институт.
Виктор обмахивается суазором, как веером. Мы в сквере, неподалёку от главного здания. Я одурел от жары. Рубашка на груди пропиталась потом и неприятно липнет к телу.
Нет, это не рубашка. Это моя серая роба из грубой синтетической ткани. Наряд, в который наряжают покойников. Немнущийся и бесформенный.
Куда исчез Виктор? Мы разошлись после института. Так же, как и с Лидой.
Нет.
Это была не Лида. Это не могла быть Лида.
Я думал о матери, но она спрашивала меня о моей подруге. Я вспоминал солнечное затмение, которое в действительности не видел ни разу в жизни — чёрный диск, охваченный пылающим заревом, превращающий день в кошмарное подобие ночи, — но Лида всё равно была рядом, она держала меня за руку, сжимая мои пальцы.
Она появлялась всё время, о чём бы я ни вспоминал.
Но это не могла быть она.
Я вздохнул и представил себе Лиду — она была как в тумане и смотрела куда в сторону, стыдливо отворачиваясь от меня.
Фотография профиля в соцветии. Неудачный снимок. Почему она его не сменила? Я так никогда её и не спросил.
Я представил, как раскрываю суазор, включаю экранную клавиатуру и быстро набираю одной рукой…
87
"А вдруг действительно будет война? Мне даже представить такое сложно. Космические войны… Это и правда похоже на скверную фантастику". (Нравится одному пользователю).
"Лучше просто не думать об этом. Если начнётся война, то это уничтожит всё то, ради чего мы боролись. Звёзды уже никогда не будут прежними". (Нравится шести пользователям, не нравится одному пользователю).
"С нынешними технологиями весь наш мир может быть уничтожен за считанные секунды. Я не представляю, как кто-то может допустить подобное.
"Я не думаю, что действительно начнётся война — это слишком безумно даже для скверной фантастики. По крайней мере, я надеюсь на это. Я тоже не уверена, что человечество переживёт первую космическую войну. Нет и не может быть никаких причин, чтобы оправдать такие риски". (Нравится трём пользователям).
"Я согласен. Будем надеяться на лучшее". (Нравится одному пользователю).
"В любом случае, что бы сейчас ни произошло, когда мы закончим институт, мир будет совершенно другим". (Нравится одному пользователю, не нравится одному пользователю).
86
Я решился заговорить с Лидой лишь две недели спустя, ограничиваясь до этого комментариями в её соцветии. Отвечала она всегда охотно, однако, когда я читал её ответы, у меня возникало странное чувство, что писала она в действительности вовсе не мне. Лида не обращалась ко мне напрямую, не называла меня по имени и как будто скандировала какие-то вызубренные лозунги, наслаждаясь вниманием молчаливых слушателей, подписанных на её ленту. Это общение в соцветии — о кризисе на Венере и проектах космических войн, об экзаменах, о факультативных лекциях — вовсе не сделало нас ближе. Мне даже казалось, что Лида находится где-то далеко, за миллионы миль от меня. Но она была рядом — я сталкивался с ней в коридоре, на лекциях, даже в сквере у главного корпуса, и каждый раз лишь смущённо улыбался, приветствуя её неуверенным кивком головы.
Сессия подходила к концу, оставался последний экзамен, и впереди были длинные каникулы.
Я понимал, что тянуть больше нельзя и тщательно репетировал нашу первую беседу. В моих фантазиях всё было непринуждённо и просто — я здоровался с ней, улыбался, а потом как бы невзначай спрашивал об экзаменах и, внимательно выслушав ответ, начинал рассказывать наполовину выдуманную историю о том, как сдавал математический анализ, к которому готовился неделю напролёт и не успел вызубрить лишь одну-единственную тему, выпавшую мне по злосчастному совпадению на экзамене; затем я плавно переходил к вопросам, которые обсуждал с ней в соцветии, по моей задумке она спрашивала меня, почему я сам ничего не пишу на своей страничке, а я отвечал, улыбаясь, что предпочитаю живое общение — и приглашал выпить по чашечке кофе в институтское кафе.
Всё было просто — и в то же время так невероятно сложно.
В реальной жизни она всегда была занята — торопилась куда-то, поглядывая на свои ювелирные часы, болтала о чём-то с подругой, читала новостную ленту в суазоре, сидя на скамейке в сквере и сосредоточенно хмуря лоб. Смелости вмешаться в чужой разговор, задержать её на пару минут или отвлечь от чтения у меня никогда не хватало.
Я подошёл к ней в институтской столовой после экзамена по логике, где она сидела одна, мечтательно подпирая рукой подбородок и глядя в окно, на высотное здание главного корпуса, похожее на сталагмит идеально правильной формы. Полуденное солнце светило ей в глаза, и она мило щурилась, но при этом не отводила взгляд. Перед ней, на тарелке, остывал пережаренный лосось.