Лихие гости
Шрифт:
Плаванье в это утро продолжалось дольше, чем обычно. Быстрыми, сильными саженками рассекал Захар Евграфович ледяную уже воду пруда, а на лбу у него красовался прилипший березовый листок. Так он с ним, ежась, и выскочил на берег. Тело горело алым цветом, как после бани. Екимыч даже плечами передернул — зябко ему стало. Кутаясь в простыню, Захар Евграфович неторопливо направился к дому и на ходу заговорил:
— Екимыч, мне сегодня баба голая снилась… Скажи — по твоим приметам, к чему такой сон?
— Про бабу голую в моем соннике ничего не написано. Полагаю, однако, к блуду
— Жаль… Я-то думал — к женитьбе, на честной барышне.
— А кто мешает? Только головой качнуть — и сами набегут, немеряно.
— Да не в том дело. Сонник у тебя дрянной, Екимыч. Выкинь его и новый купи. Как же так? Голая баба приснилась, а толкования этому явлению нет? Дрянной, дрянной сонник. Выкинь!
— Все насмехаться изволите, Захар Евграфович…
— Да ты не обижайся, Екимыч, я же не со зла, а от удивления… Голая баба приснилась, а толкования нету…
И, остановившись, Захар Евграфович запрокинул голову и захохотал.
Екимыч насупился, уставил черные, сверлящие глазки в землю. Сердито известил:
— Там парень какой-то с утра добивается; говорит, на службу его зазывали, по охотничьей части. И девка при нем. Позвать?
— Не припомню, какая служба по охотничьей части? Ладно, зови, сейчас оденусь, в кабинете буду.
В светлом и просторном кабинете Луканина, уставленном высокими книжными шкафами и креслами с вычурно выточенными ножками, с огромным столом, обтянутым сукном, с хрустальными люстрами, каждая из которых была с тележное колесо, с высокими, в рост, зеркалами по стенам, с мягким цветным ковром, скрадывающим звук шагов, Данила растерялся и замер на пороге, забыв закрыть за собой дверь. Захар Евграфович, сразу узнав его, раскинул руки и пошел навстречу:
— Друг Данила, ты ли это?! Да не топчись у порога, проходи, садись. Рассказывай — каким ветром занесло?
Обнял его, подвел, легонько подталкивая, к столу, усадил в кресло, сам расположился напротив. Видно было, что он непритворно обрадовался. Да и как не обрадоваться человеку, с которым не одну ночь просидели у охотничьих костров, с которым протопали по тайге, добывая дичь, немереное количество верст и побывали в самых разных переплетах. Данила нравился Захару Евграфовичу своей немногословностью и обстоятельностью, но самое главное — он никогда не заискивал, как иные, видя перед собой богатого человека и надеясь получить от него лишнюю денежку.
— Нужда меня привела, Захар Евграфыч, — с натугой, перебарывая самого себя, заговорил Данила. — Помнится, зазывали к себе: человек, мол, нужен по охотничьей части. Вот и хотел спросить — надобность не отпала?
— Надумал?! — радостно вскинулся Захар Евграфыч. — Ну и молодец!
— Да тут такое дело, — Данила запнулся, — не один я… Звали-то одного…
— Погоди, рассказывай по порядку, чего ты вокруг да около?..
— Ладно, расскажу, — вздохнул Данила.
И начал рассказывать.
Как только он добрался до волка, подброшенного в ограду, Захар Евграфович, не в силах себя сдержать, запрокинул голову и захохотал — так громко и заразительно, будто сам догадался убитого зверя через заплот перекинуть:
— Собаки, значит, его рвут,
Нахохотавшись, вытер слезы, велел Даниле подождать, а сам вышел из кабинета, позвал Екимыча и распорядился:
— Поселишь их с девицей в сторожку; девицу определишь на кухню, а Данила при мне будет. С жалованьем я после сам решу. Ступай, Данила, красавица-то, наверное, заждалась, волнуется…
Екимыч, не разделяя веселости хозяина, настороженно оглядел Данилу и недовольным голосом доложил:
— Агапов просил передать, чтоб к нему зашли, сообщенье у него важное…
— Скажи, что сейчас буду. Устраивайся, Данила, вечером к вам загляну. Надо же — через огород!
11
На задах луканинского дома, вплотную примыкая к глухой стене, стояла широкая и приземистая пристройка, выкрашенная зеленой краской. Здесь располагалась контора. Отсюда разлетались телеграммы и распоряжения едва ли не на всю Сибирь, здесь с утра до ночи весело щелкали костяшки на счетах, шуршали деловые бумаги, векселя и кредитки, сновали расторопные приказчики и звенели о тонкое стекло в серебряных подстаканниках чайные ложки — сам чай, баранки и пироги к чаю подавались всем служащим бесплатно. Со всем этим безостановочно гудящим хозяйством, похожим на улей с трудолюбивыми пчелами, умело управлялся постаревший Агапов. Не так давно он снова обезножел и передвигался теперь на коляске, специально выписанной для него из столицы, а для удобства его разъездов во всей конторе убрали пороги и порожки.
Был Агапов самым приближенным человеком Захара Евграфовича, так повелось еще со времени смерти старшего Луканина. Тогда юный Захар растерялся от множества дел и забот, которые внезапно на него свалились. Был даже момент, когда у него опустились руки и он уже собирался выставить свое наследство на продажу. Не дозволил Агапов. Пристыдил, поругал незлобиво, а затем предложил вовсе неожиданное: подняться с насиженного места и перебраться в Белоярск. Захар, когда услышал это в первый раз от Агапова, только усмехнулся, посчитав, что старик чудит. Белоярск числился городишком так себе: зачуханный, занюханный и грязи — по колено. Да и каким он мог быть иным, находясь в самой что ни на есть глухомани, даже по меркам обширных сибирских краев. А самое главное — стоял на отшибе от тракта.
— Ты надо мной не хихикай, — заметив усмешку Захара, спокойно растолковывал Агапов, — я из ума еще не скоро выживу. Нынче времена иные наступили. Белоярск ого-го как загремит!
И действительно, времена в Белоярске наступали горячие. В верховьях реки Талой, на крутом песчаном берегу которой и стоял городишко, получив от этого берега свое название, охочие люди разведали золото. Большое золото.
Встрепенулась округа! Кинулся народ на поиски неверного счастья, имя которому — фарт. Кинулся, как до смерти оголодавший человек кидается на краюху хлеба: ничего не видит и не слышит, одно-единственное желание все перешибает — утробу набить.