Лихие лета Ойкумены
Шрифт:
Ответ посла аварского казался довольно-таки резонным. Но именно это и раздражало, пожалуй, Келагаста.
— Склавины присылали к нам, своих кровников, людей и просили помощи в ратной битве с ромеями. А кто просил вас? Кто, спрашиваю?
Обрин заколебался, и этого было достаточно, чтобы судьба его похода повисла на волоске.
— Думаешь, я не узнал тебя? — поднялся Келагаст и встал наравне. — Думаешь, такому, как ты, поверю? Или обры столь дерзкие есть, или от богов ума не имеют, что посылают выпрашивать мира и согласия тех, кто способен сеять только смерть? Ты брат кагана Калегул, так?
— Я не скрываю этого.
— Но
— Достойный князь! — сделал шаг вперед и встал рядом с Калегулом Икунимон. — К тебе пришло посольство от каганата, а не ослепленный ревностью отрок, который имеет гнев в сердце. Заметь, когда это бывает, говорят: когда боги хотят наказать кого-то, отбирают ум. Отобрали они и у мужей, посланных на великое дело — добыть мир и согласие. Вместо переговоров подняли они ссору, а вместо разума явили безумие. И пошел бродить хмель в мозгах, вскипели гневом никем и ничем не сдерживаемые сердца.
— Месть — голос крови! — возразил Икунимону Келагаст. — Она не знает забвения!
— Зато знает другое, — не счел нужным промолчать Калегул и прибег к угрозам. — Дубина тоже имеет два конца. Если поднимешь десницу на наше посольство, не только ты, весь род твой будет наказан жестоким наказанием. Авары не прощают невинно пролитой крови!
— А-а! Так вот, значит? — Келагаст шагнул вперед и выхватил меч. — Авары не прощают, а мы прощаем?
— Князь, остановись! — вскочил и в мгновение ока встал между Келагастом и аварами Радим. — Тут правду говорят, ты дело имеешь не с родичами кагана, а с послами каганата.
Но его вмешательство не спасло Калегула. Предводитель дулебов на то и был искусным воином, чтобы совершить, что задумал: ловко обошел тиверского князя и проткнул, успокоенного заступничеством, обрина мечом.
На мгновение все замерли. Анты смотрели на умирающего Калегула, обры — на их князя. Икунимон воспользовался этим и не стал усложнять и без того неуверенное положение своего посольства: подхватил смертельно раненного родича под руки и, пятясь, стал отступать к выходу. За ним отправились и все остальные авары, которые были смиренно-тихие и смущенные. Но тем не спасли себя. Омраченный мраком, поднявшимся в нем и вовсе затопившем его, Келагаст снова вскипел гневом и бросил клич:
— В мечи их! Порубить всех до единого, чтобы и на семена не осталось!
Тиверский князь успел встать на выходе и стал вразумлять, дулебов: остановитесь, ослепленные, не понимаете, что делаете! Но его не слушали. Увидев это, все остальные князья земли Трояновой поспешили занять свое место рядом с Радимом.
— Оказываете сопротивление? — бушевал Келагаст. — Оказываете неповиновение?
— Выполняем волю большинства, княже! — Радим ему. — Прошу повиноваться ей.
— Мы в походе. Здесь моя воля — закон. Вперед, мужи! Князья вынуждены были отступить из прохода, однако недалеко. Сразу за палаткой собрались вместе с мужами своими полукругом и оградили дулебов от обров, которые спешили уже покинуть лагерь.
Поднялся шум, а потом и настоящая сеча, и кто знает, чем завершилась бы и потеха, если бы не подоспел отряд всадников.
— Агий на вас! Что случилось? — крикнул кто-то
Отступники остановились и уже не посмели восстанавливать сечу: к ним приближался Светозар с сопровождением посольства.
— Что случилось, спрашиваю?
— А то, что видишь, — первым отозвался Радим. — Князь-предводитель поднял руку на аварское посольство, забил Баянова брата. Пришлось защищать от его гнева всех остальных послов.
Светозар долго и грустно смотрел на родаков своих.
— Что вы наделали? — спросил погодя. — Тебя спрашиваю, Келагаст, сын славного Идарича. Что ты наделал?
— А ничего! — зло огрызнулся князь. — Отомстил виновнику смерти брата моего Мезамира и только.
— Не только, предводитель. Очень возможно, что ты отомстил нам всем, народу нашему. И жестоко отомстил. Должен помнить, это не ромеи, способные понять чье-то безумие, это обры.
XL
Из разных земель возвращались антские послы в Келагастов лагерь около гор Карпаты, но и те, и другие вернулись почти в один день, и больше обрадовало всех — принесли добрые вести. Как стало явным по их сведениям, боги не только Келагаста наказали тем летом, императора Византии Маврикия тоже не пощадили. Где-то чем-то прогневал он своего всевидящего или не в себе был в тот момент и не вспомнил, что из всех благочестивых деяний, наиболее украшают императора выдержка и рассудительность. Ему советовали: встань выше гордыни, уступи своим. Это не кто-нибудь беспокоится, забеспокоились легионеры, опора трона твоего. Хотят, чтобы ты отозвал их на зиму в рубежи империи — отзови, говорят, устали в сечах — взвесь и дай передышку. Твое никогда не пропадало и не пропадет. Не послушался стратегов, ни тех, что были за Дунаем и вопили из-за Дуная, ни тех, что говорили их устами здесь, в Августионе, впал, зато, в великий гнев и изрек в гневе: «Никаких уступок! Тоже придумали — отправиться на зиму к женам. Там, в Склавинии, пусть зимуют, если не сумели покорить ее до зимы». А этого оказалось достаточно, чтобы легионеры от возмущения перешли к делу — взялись за мечи и заставили стратегов своих бежать за Дунай, под крыло императора.
Пространство, говорят мудрые люди, не терпит пустоты. Не потерпели ее и ромейские легионы. Завладев лагерями — каждая когорта своим, легионеры кричали до хрипоты и требовали возвращения домой также до хрипоты. Пока не отыскался среди многих один, вышел вперед и взял верх над возмущенными.
— Думаете, пойдем на зиму к женам и удостоимся покоя? А что скажет император, когда узнает, что мы подняли меч на своих предводителей, более того, самовольно покинули поле боя, отдали супостату то, что взяли у него ценой собственной крови? Неужели вы не понимаете: за то получим не покой и не отдых — вериги, а то и хуже — смерть? Узко мыслите, легионеры! И не так, как следовало бы мыслить.
Это был центурион Фока, коренастый, сбитый из мышц полуварвар, о чем недвусмысленно напоминали ромеям его огненно-рыжие волосы. Легионеры знали его как смелого и благосклонного к ним предводителя. Знали также, что он никогда не молился на императора, нередко позволял себе смеяться над ним, хотя сам имел заметный недостаток — искаженное в сечах лицо. Злость Фоки объясняли по-разному: и шрам получил из-за Маврикия, и жены не имеет из-за таких, как Маврикий. Однако то, что услышали из уст сейчас, не удовлетворило легионеров.