Лихие лета Ойкумены
Шрифт:
Вожделенного плена не нашли на том пути, зато встретились с очередным заслоном склавинов, на раз таким, что пришлось встать и подумать, как пробиться сквозь него. А пока думали, склавины успели преодолеть необходимый путь и запереть аваров в горах.
Когда Ателу поведали о том, он не поверил.
— Этого не может быть.
— Так есть, предводитель. Склавины обошли нас за горами. Они отходят от Фессалоник всей ратью, их здесь тьма.
— Откуда знаете? Кто сказал такое?
— Схваченные нами склавины.
— Не, правда, это. Ложь! Вас вводят в заблуждение. Сколько тех, что встали заслоном на путях
— Не знаем.
— Так узнайте! То, наверное, из Склавинии поступила славянам помощь. А помощь — не та сила, которую должны бояться.
Метался, будто загнанный в ловушку зверь. И верил: не может быть, чтобы ему уготовили здесь наихудшее. С ним вон, сколько воинов — шестнадцать турм. Разве такой силе можно заступить путь, или такую силу сдержит кто-то и одним, и вторым заслоном? Сметет, как детскую запруду на пути сточных вод… Впрочем, не рвался вперед, ждал, когда придут и скажут: «Правда, твоя, хакан-бег, тех, что заслонили нам путь, мизер. Мы сломаем им шею и теми турмами, что имеем при себе».
Но, увы, не объявлялись оттуда вестники и не радовали приятными вестями. Другого дождался хакан-бег: склавины, прикрывавшие плен, расступились перед своими тысячами, и те, разворачиваясь, рядами пошли на аваров.
Выбора не было. Пришлось садиться в седло и звать за собой, всегда готовых откликнуться на его зов, турмы.
Долина, в которой сошлись две конных силы, не была слишком уж узкой, позволяла уходить, позволяла и обходить супостата. Зато выйти из нее мог только победитель. Все остальные пути заказаны. За плечами у одних стояла обязанность — любой ценой отомстить аварам за погибель так удачно начатого дела, за плечами других — злая Обида, и коварная мания, которой все позволено, если вздумали наказать. Захотела затуманить предводителю аваров легкой победой над склавинами мозги — затуманила, захотела лишить рассудка, когда решился выходить и становиться в горах заслоном — лишила. Теперь и хотел бы Ател поступить осмотрительно, быть хитрее и дальновиднее, но напрасно. Один остается выход — рубиться, иметь то, что меньше всего хотел, — кровавую сечу.
Длилась она день — и не явила победителя, продолжалась второй, третий — и снова не явила. На четвертый не хотелось, уже, и выходить на поле боя. Видел же: не с кем. А вышел и бился, ни о чем не думал уже: выстоять бы до ночи. Ночью соберет остатки и решится пробиться сквозь один из заслонов.
Немногим аварам повезло вырваться из петли, что накинули на них склавины, — лишь единицам. Атела же не досчитались среди них, как не досчитались и четырех Баяновых сыновей, которые были под рукой Атела.
Когда те, кому посчастливилось вырваться из кровавого боя, постигшей их в горах, прибыли в остальные аварские турмы и огласили предводителей, какая погибель постигла родичей, тарханы не стали испытывать судьбу и думать о возмездии. Отступили с пути и лишь издали наблюдали, как двигался склавинский обоз в том направлении, где Дунай, какая сила шла у них впереди полона, позади, рыскали по окрестностям. Биться с такой силой, нечего было и думать.
Предводители турм собрались на совет.
— Что скажем кагану, когда вернемся?
— Прежде должны определиться, кто скажет. Атела нет.
Тарханы переглянулись и, не сговариваясь, задержали взгляды на младшем брате Ясноликого — Калегуле, а уже потом — на сыновьях
— Больше некому, — заговорил один из тарханов, — тебе, Дандала, придется взять на себя обязанность хакан-бега и судьбу всего похода.
— Да так, — поддержали его и другие.
При лучших, чем эти, обстоятельствах Дандала, конечно, не сопротивлялся бы. Вон, какую честь предоставляют ратные друзья, хотят, чтобы был предводителем всех аварских турм. Но сейчас и слышать не хотел об этом.
— Почему именно я? — уставился на всех.
— Ты самый достойный среди всех нас. Заметь не нам, тебе поручил Ател править турмами, которые оставались вне похода.
— Есть старше меня, хотя бы и тархан Калегул. Спорили и спорили на словах, а все-таки ни к чему не договорились, пришлось тянуть жребий.
Он выпал не на кого-то другого, все-таки на Дандала.
— Это повеление Неба, — сказали ему и тем сказали много. Тогда Дандала и не стал больше спорить, хотя и от мрачности не избавился. Ни в тот, ни на следующий день.
— Кто мог ожидать такого? — посочувствовали ему — Шестнадцать турм потеряли и в одной битве.
— Что турмы? Подрастут отроки — и будут турмы. Полона не будет уже, золота, паволоки ромейской.
— Думаешь, это больше всего будет угнетать Ясноликого?
— Не думаю, наверное, знаю. Ател натворил беды, а мне расплачивайся теперь.
Печальным было возвращение аварских турм из Фракии. Может, именно, поэтому, слишком замедленным. Где-то после полудня остановились на отдых, ночь переночевали и утром не сразу спешили в путь. Похоже, было, что предводитель недобитых в бою со склавинами турм вообще колеблется, возвращаться или не возвращаться ему за Дунай. Ибо думает на переночевках, что сделать, чтобы мог вернуться.
Все-таки надумал, наверное, потому что на одном из ночлегов призвал тарханов и сказал:
— Дальше не будем отправляться вместе. Берите каждый свою турму и идите по Ромейской земле, будто по такой, что является землей супостата. Берите у всех и все, что можно взять. Об одном помните: в стольное стойбище за Дунаем должны вернуться не с пустыми руками.
XXVII
Где-то на полетье в стойбище кагана аварского прибыло посольство из Константинополя и потребовало свидания с правителем.