Лихие. Смотрящий
Шрифт:
А вот почему меня не стали качать дальше, я узнал, заехав вечером во Дворец Раджи. Ко мне пулей метнулась Любка-крыска.
— Сергей Дмитриевич! Вас просят наверх, в вип-комнаты!
— Кто просит? — я взглянул в декольте девушки, из которого почти вываливались наружу сиськи, потом мой взгляд скользнул ниже, к мини-юбке и черным кружевным чулкам, края которых не скрывал подол. Неужели все-таки Гирш клюнул на этот ходячий секс?
— Аарон Моисеевич.
Точно, клюнул! Я хлопнул Любу пониже спины, а потом быстрым шагом, почти бегом поднялся по лестнице. Крыска семенила следом.
— Он тебя уже трахнул? — в
— Попытался, — Люба покраснела.
— Что значит попытался? — обалдел я. — Ты что, ломаться начала?
— Ну, он пьяный был, — перепугалась Любка, — и у него не так чтобы стоял… Но я, Сергей Дмитриевич, очень старалась!
— Верю! — я ободряюще потрепал ее по содержимому обширного декольте и взялся за ручку двери. — Продолжай стараться. На тебе должок.
В вип-комнате играли четверо. Сам Гирш во главе стола, Аратунян, Смолевич из СБ-Агро и Березовский. Карты так и летали туда-сюда, а я не знал, куда себя деть. Свободного стула присесть нету, самому идти за ним не комильфо.
— Как, Сергей Дмитриевич, съездили в МУР? — тихо проскрипел Гирш, раздавая карты.
— Да вроде все ровно прошло, — осторожно ответил я. Никто со мной не поздоровался — плохой знак. Я посмотрел на стол — на нем лежала целая гора фишек самого высокого номинала. Тут на кону стояло несколько сот тысяч долларов.
— Это хорошо, — хмыкнул Гирш, — просто отлично! Мы позаботились, чтобы такой предприимчивый молодой человек не попал под каток правосудия. Я сам знаете ли в 72-м… впрочем не будем о плохом.
По-русски говорил Аарон чисто, без акцента. Судя по информации, которую мне собрал особист — Гирш в 75-м эмигрировал из страны по еврейской линии, осел в Штатах. Там сделал большую карьеру при демократической партии, стал каким-то функционером. Потом работал в Международном валютном фонде. И, видимо, так хорошо работал, что его послали надзирать за Россией. Так сказать, изнутри.
— Долю шадринских передашь вот ему, — Гирш колодой карт показал на довольного Березовского. Тот мерзко улыбнулся мне и произнес:
— Сработаемся вместе, Сергей Дмитриевич?
И стоило воевать с шадринскими, чтобы поменять шило на мыло?
— Несомненно, Борис Абрамыч, несомненно, — натянул я любезную маску на свою не слишком радостную физиономию.
— А ты ведь тоже любишь суши, Абрамыч! — засмеялся Аратунян. — А то смотри, до чего японская кухня людей доводит.
— Это они с соусами перемудрили, — хохотнул Смолевич. — Ядерные соусы у них какие-то. Ты теперь, Боря, тоже поаккуратней будь…
Любители покера заулыбались, а вот лицо Березовского окаменело. Не понравилась ему шутка, и он бросил на меня задумчивый взгляд. И почему люди такие недоверчивые? Не понимаю! Меня ведь даже из милиции отпустили!
Ах да! Милиция! У меня на завтра намечена кое-какая встреча с товарищем из министерства. Очень нужно вытащить одного человечка, иначе его просто убьют…
Профессор стоял в ряду таких же зэка, как и он сам. Ни возраст, ни статус сегодня не прокатили. Вытащили из барака и поставили в строй, держа в телогрейке на ледяном ветру. Они торчали здесь уже час. Кажется, и до них докатилось новшество освобожденной от пут коммунизма России. На плацу, взрыкивая моторами, выстроились в ряд тентованные машины, и из них посыпались
Две сотни спецов встали напротив двух тысяч заключенных, мерно ударяя палками по щитам, и от этого звука дыбом встал короткий ежик Профессора. По строю прокатилась незримая волна ужаса. Он парализовал, лишал воли и, казалось, шептал вкрадчиво на ухо: подчинись, ляг на землю, закрой голову руками и молись. И тогда, может быть, достанется кому-то другому, но не тебе.
Нет! Он так делать не будет. И Профессор выпятил вперед тощую грудь.
— Н-на! — с утробным хеканьем заходили дубинки, а две тысячи человек, окруженных автоматчиками и рвущими поводок псами, превратились в одуревшее от страха стадо.
Зэка не смели бежать, не смели упасть на землю. Они просто стояли и побелевшими губами шептали что-то в ожидании своей очереди. А она непременно дойдет, в этом сомнений не было. Палки ходили методично, и озверевшие парни в форме даже раскраснелись от усердия. Они молотили от души, не разбирая возраста. И молодых, и доходяг, которых тут тоже хватало. То один, то второй падал на землю, и тогда спецы били его тяжелыми ботинками, понемногу входя в раж.
Первый удар дубинки пришелся по голове, смахнув ушанку, а потом они посыпались градом. Профессор повалился на землю, стараясь не стонать от боли в отбитых ребрах. Только голову закрыл руками, иначе хана. Рубильник, старый товарищ, который стоял рядом в строю, и лежал тоже рядом. Только ему повезло куда меньше. По крайней мере, у живых людей не бывает таких зрачков — огромных, почти во всю радужку. Отбегался, — только и успел подумать Профессор аккурат перед тем, как потерять сознание.
— Встать! — услышал он голос, который приснился ему в том липком черном забытье, куда он провалился. Голос-то он слышал, до только исполнить команду не мог. Просто не чуял ни рук, ни ног.
— Неподчинение приказу! — услышал Профессор вновь. — В ШИЗО.
Так он и попал сюда. Кормежка раз в день, холод почти как на улице, и никого вокруг. Он скоро сдохнет здесь, и его просто закопают в безымянной могиле, как и многих других. И не узнает никто, и не заплачет. А те, кто его знал, забудут уже завтра. Ведь они-то поживут еще.
Где-то под утро раздался лязг дверей.
— На выход! — стегнула его плетка команды.
И Профессор равнодушно встал, морщась от боли в отбитых ребрах, и повернулся к стене, сведя руки сзади. Щелкнула сталь наручников, ледяным холодом обняв запястья.
— Пошел! — услышал он.
Они пришли в каптерку, где прапор подвинул к нему баул с вещами и лист бумаги.
— Барахло свое проверяй, подписывай и вали отсюда!
— Да что происходит, командир? — Профессор совершенно растерялся.