Лихо. Двенадцать железных цепей
Шрифт:
Он окинул комнату последним взглядом. Отдышался, потёр саднящую щёку – наверное, остался след; не стоило засыпать на столе.
И отпер дверь.
– Лазар! – Снаружи стоял Саак, молодой послушник. Он нетерпеливо вклинился в проход. – Ты чего, джана? До сих пор спишь?.. Там собираются жечь твою ведьму! Идём скорее.
У Лазара аж от сердца отлегло: не обыск.
Он рассеянно поскрёб шею.
– Который час?
– Почти полдень! – Саак покачал головой. – Ты опять читал до рассвета?..
Почти: он до рассвета колдовал.
– Подожди тут, – хрипнул Лазар. – Я сейчас.
Наскоро оправился и умылся, подхватил поясную сумку и трость – вдруг придётся долго стоять. Саак смиренно его дождался.
Он был славным, этот семнадцатилетний юноша. Его наставника унесла болезнь, и с тех пор он считал Лазара старшим товарищем – может, потому что других господарцев в округе не было, а кубретец Саак ещё не слишком бегло говорил по-иофатски. Зато уже знал, что свяжет с орденом свою жизнь и, приняв монашество, назовётся братом Клодом – в честь рыцаря-Перста, одолевшего могучее чудище.
Порой Саак казался Лазару совсем ребёнком, неразумным и одухотворённым. Если бы у Лазара было то, что у Саака, он никогда бы не позволил выжечь на своей груди башильерскую метку. Если бы он был таким же – юношей со здоровым телом и смоляными кудрями, с ребяческим румянцем, проступавшим даже на загорелых щеках, – он бы не остался в этом проклятом месте. Он бы не просыпался посреди ночи в душной комнате, холодный от пота, его бы не преследовал один и тот же кошмар, – он снова у реки, в крови и грязи, и его позвоночник хрустит под лапами Йовара, как сухая ветвь, – и он не думал бы, что это – всё, для чего он был создан: покрыться струпьями и сгореть на чумном костре или остаток жизни волочь на себе свои клятвы, как вериги, и бояться разоблачения.
Если бы Лазар был как Саак, он бы уехал отсюда, и не в уединённый монастырь в кубретских горах, как мечтал поэтичный юноша, проникшийся верой в Длани, – нет, у Лазара был бы весь мир, и вся мощь его колдовства, и все непознанные науки, и непройденные дороги. Халазарские обсерватории, подземные библиотеки, пёстрые базары и юркие галеры, зелёные берега Яшмовых островов и савайарские палаццо, иофатские холмы и фьорды Льёттланда…
– Тебе нужно убираться отсюда, Саак. – Лазар захлопнул дверь. – Куда хочешь, но подальше из Хургитана.
Тот глянул на него с удивлением.
– Зачем? Ведьму казнят, и мор затихнет.
– Мор-то, может, и затихнет, – Лазар перехватил трость, – а вот война – нет. Иофатцы не удержат город. Он скоро падёт.
Пророчество Сааку не понравилось.
– Может, и не падёт, – протянул он в ответ. – А даже если падёт, что сделаешь? Дороги перекрыты. – Прямо герой кубретских сказаний, решивший: чему быть, тому не миновать.
Теперь он подстраивался
– Ночи темны, а ты хорошо ездишь верхом, – напомнил Лазар. – Ещё у тебя до сих пор нет башильерской метки. Это хорошо, если попадёшься хал-азарцам. Напросишься охранять любой пищевой обоз. Ты крепкий и ловкий, не откажут.
Саак нахмурился.
– Обозы даже к городскому командору не пускают.
– Пока что, – уточнил Лазар. – Мор ведь скоро затихнет. Не упусти время.
Они шли по пустынному каменному коридору, но Саак всё равно беспокойно огляделся – проверил, не подслушивают ли.
– А куда поедешь ты?
– Никуда. Я останусь тут.
Не хотелось объяснять, почему ему не удастся затесаться в ряды командорских охранников – и так очевидно.
– Нет, Лазар. – Саак схватил его за локоть, потянулся к уху и тревожно зашипел: – Тебе нельзя тут оставаться! Ведьма говорила про тебя дурные вещи брату Гвидо. Будто ты вычислил её, потому что сам не гнушаешься колдовства. Мне рассказал об этом брат Дауф – он-то, конечно, в такие глупости не верит, но Гвидо?.. Он совсем помешался из-за этой чумы.
Когда случается такое, главное – держать лицо. Лазар изобразил снисходительную улыбку, хотя мысли зароились, как пчёлы в улье: не пропустить ли казнь? Но если скажется больным и не умрёт от мора, вызовет ещё больше сомнений.
Нет, он не был удивлён. Он знал, что Айше захочет утянуть его за собой: «На каком костре будешь гореть ты, меченый жрец? На соседнем со мной?»
– Как здоровье брата Гвидо? – полюбопытствовал он сухо. – Придёт на казнь или до сих пор страдает от почечной колики?
Брат Гвидо занял место покойного настоятеля и так боялся повторить судьбу своего предшественника, что почти всё время проводил на вершине храмовой башни, избегая заразы. Но казнь ведьмы – значимое событие.
– Страдает, – закивал Саак, и кудри упали ему на лоб. – Так сказал брат Дауф. Гвидо не придёт сегодня, но в ближайшие дни позовёт тебя к себе. Знаешь, он ведь предлагал сжечь ведьму на площади Бейгеш, чтобы миазмы от её костра не отравили храмовый воздух, но Дауф обозвал его дураком. Хургитанцы разорвут нас на кусочки, сказал он, если мы сожжём при них ведьму, и никакие командорские слуги их не удержат – видят Персты, иофатцев и так осталось не очень много. Поэтому костёр сложили на внутреннем дворе.
Лазар представил улочки Хургитана, дома из песчаника и узорные торговые навесы на площади Бейгеш; хмурых иофатцев из тех, что ещё удерживали город, – они закрывали нижнюю часть лиц платками, окуренными дымом целебных трав. Хургитанцы бы заполонили всю площадь и смотрели на костёр Айше свирепыми глазами. А потом начались бы беспорядки.
– Кто-то ещё подозревает меня, Саак?
Из коридора они вывернули на лестницу, и Саак взмахнул рукой, как крылом, так что едва не впечатал Лазара в стену.