Лихо. Двенадцать железных цепей
Шрифт:
Когда тучи поддевало молнией, они вспыхивали за монастырём – лохматые, сизо-лиловые. Дождь бил косыми струями: ткань полога отяжелела от воды, и Ольжане стало трудно придерживать его одной рукой. Хоть бы не сорваться, думала она. Хоть бы не рухнуть вместе с кибиткой на дно ущелья – в ревущую реку, распластанную под Ашегером, как змея перед великаном. Ольжана-то, может, ещё успеет оборотиться и спастись, а вот Лале и лошадь?
Поэтому Ольжана и не пряталась внутри кибитки. Она следила за дорогой так внимательно, будто при случае могла бы что-то наворожить и исправить,
Ольжана пригладила к вискам волосы, утёрла лицо. Её широкие, сужавшиеся к запястьям рукава тоже набрякли, как губка, – да уж, стоило высовываться осторожнее или хотя бы укутаться в плащ. В Тачерате Ольжана оскорбилась, когда Лале засомневался, всегда ли она перекидывается с первого раза, и, конечно, это было от неуверенности. Ольжана не считала себя искусной оборотницей, способной перебрасываться в любых условиях с одинаковой ловкостью. И если она приучила себя превращаться с туго набитым саком, не помешает ли ей тяжёлая мокрая одежда?
Стук-стук-стук.
На стене кибитки мелко подрагивал башильерский знак – железный меч, оплетённый веткой оливы. Ольжана бросила на него угрюмый взгляд.
Поздно бояться, сказала она себе, сворачивая платок в жгут. Решила так решила. Знала ведь, на что соглашалась.
Она растянула жгут перед собой, подалась вперёд полунырком – (успела подумать, как будет глупо врезаться в дно кибитки теменем) – и её кости мгновенно утончились, а рукава размохрились на перья. Мир стал нечётким, он точно расширился и налился цветами, которые не улавливал человеческий глаз. Но Ольжана – по уговору с Лале, – не задерживаясь, забилась в сброшенный на пол мешок и зарылась в вещах.
Ольжана смутно понимала, что происходит: птичье ухо воспринимало звуки совсем не так, как человеческое. Кибитка проехала ещё немного и остановилась, а потом качнулась снова – видимо, распрягали. Ольжана слышала голоса, но не разбирала слов. А когда колыхнулся полог, внутрь залез всего один человек – Ольжана понадеялась, что это Лале.
Человек притянул к себе мешок, раскрыл его… Ольжана плохо видела в полутьме, но даже не успела она испугаться. Лале поражённо замер и сказал звучным полушёпотом:
– Длани…
Что не так, могла бы спросить Ольжана, но вместо этого только пискнула. Её разоблачили? Или монахи увидели чудовище?
– Надо же, – продолжил Лале, ставя мешок себе на колени. Кажется, он наклонился к ней. – Я и не знал, что вы выглядите так.
Как?
Ольжана насторожённо махнула крыльями. Ну не пантера, да. Не тигрица.
– Длани, вы такая… – Он осторожно вытащил её. Подавил смешок. – Маленькая.
Ольжана недовольно трепыхнулась. Вот что, значит. Мысли зашуршали в крохотной голове – казалось, птичий череп сдавливал ей мозг, и соображала она медленнее, чем обычно. Но всё же – соображала. И удивлялась: кого Лале ожидал увидеть?
Ольжана знала, что в оборотничьем теле она не просто «маленькая», она – клубок перьев, шарик на ножках с парой чёрных глаз-бусин; как только её оборотничью форму ни называли однокашники-чародеи из Дикого двора. Но даже если это настолько развеселило и умилило Лале, стоило держать себя в руках.
– Простите, – сказал он тихо, будто прочитал её мысли. – Я не со зла. Просто вы… трогательны в этом обличье.
Надо же, подумала Ольжана. А как насчёт того, чтобы похвалить её, когда она в другом теле?..
Больше не сказав ни слова, Лале бережно посадил её за полу плаща, подхватил мешок и выбрался из кибитки.
Теперь мир для Ольжаны сузился до размеров закоулка чёрной ткани, пахнущей сыростью, лошадью и травяными порошками, но и эти запахи она узнала не сразу. Вокруг то грохотала гроза, то звучали редкие шаги и неразборчивые разговоры, а потом потянуло ладаном – похоже, в монастыре до сих пор шли ночные бдения. Ольжана различала неровный стук, с которым трость Лале опускалась на каменные плиты, и боялась, что выскользнет при шаге, – как тогда Лале выкрутится? Утром они рассуждали о том, чтобы Ольжана осталась в мешке – на её взгляд, так было бы безопаснее, но Лале решил, что она может задохнуться.
Да уж, он взял на себя слишком много. Так, будто на самом деле мог её уберечь – Ольжана в это не верила; зря она допустила такое.
Пальцы Лале скользнули за полу плаща, вытянули Ольжану из широкого прошитого кармана. Мир вокруг зарябил – вокруг было по-прежнему темно, и Ольжана различала лишь очертания стен, подсвеченных особым лиловым оттенком, который улавливал птичий глаз.
– Превращайтесь, – сказал Лале негромко. – Здесь безопасно.
Ольжана ударилась об пол и чуть покачнулась, чтобы устоять на ногах, – Лале придержал её за локоть.
Она осмотрелась. Оказалось, что они с Лале стояли в тёмном алькове – арочной нише в стене. Впереди тянулась длинная галерея, совершенно пустая. Ольжана разглядела, что одна из стен была замещена чёрными решётками: галерея, как мост, нависала над нижним ярусом, и сквозь решётки можно было увидеть, что происходило внизу.
А внизу действительно шли ночные бдения. Пахло благовонным дымом и ладаном, раздавалось бархатное многоголосие, читающее стихиры. Мелькали пятна света – юркие, золотые, от церковных свечей.
Ольжана попятилась глубже в альков, точно её могли заметить, хотя и понимала, что мрак играл им на руку.
– Почему здесь? – Она судорожно вздохнула. – Я думала, это какая-то комната. Где нас не увидят.
– Потому что, – ответил Лале тихо, – у нас здесь встреча. – Он закрыл собой выход из алькова. – Ждите. И не беспокойтесь.
– Я всегда беспокоюсь.
Лале пододвинулся ближе, наклонился к ней.
– Вы не можете появиться из ниоткуда при человеке, который будет нам помогать. Понимаете?