Лиходеи с Мертвых болот
Шрифт:
— Нет, братья родные, суд должен быть, — махнул рукой татарин. — Чтобы все по правилам было. Говори перед всем народом честным, что против Гришки имеешь.
— Рассказать? Ну что ж… Кто знает доподлинно, откуда он, такой умный, на нашу голову свалился? Никто его раньше не видел. Может, сам воевода эту свинью нам на зимнюю дорогу и подложил, — начал Убивец.
— Надо б там его было в снегу и оставить, — поддакнул Косорукий.
— И все он куда-то ходил, все незнамо где бывал — и как уйдет, так дело шальное проваливается. И где с нами пойдет — тоже все наперекосяк.
— Не-а, — замотал с готовностью головой Косорукий. — Не было никаких стрельцов. Убить его, язву, быстрее.
— Но не то главное, — продолжил Убивец. — Грешным делом и меня сомнения брали, пока вот эту щуку не увидел!
Он схватил за руку Варвару и рывком поставил перед собой. Она пыталась вырваться, щеки ее побледнели — больше от ярости, чем от испуга.
— Помните, братцы, эту щучкину дочку? Когда в починке в засаду угодили, так ты же сам, татарин, в нее впился. А как отпустил, так я ее, эту заразу вредную, прихватил с собой. Но до логова не довел. Почему? Меня по голове кто-то дубиной сзади огрел. Хотел жизни лишить, да просчитался, поскольку голова у меня крепко посажена. Я все думал, кто ж меня так приголубил? А как увидел тварь эту, как она с Гришкой милуется, то сразу смекнул — он!
Дрожащий от возбуждения толстый палец уперся в Гришкину грудь. Над толпой пронесся вздох удивления, и Евлампий-Убивец, довольный произведенным эффектом, с воодушевлением продолжил:
— Чуть брата не угробил! Через ведьмину дочь он воеводе все тайны наши передавал, хотел всех нас к погибели привести! — Убивец вновь взялся за топор.
— Не гони лошадей! — крикнул татарин. — Дай теперь Гришке слово молвить.
— Пущай говорит! — заорала толпа.
— Убить всегда успеем.
— Говори, Гришка.
Гришка попытался унять дрожь. Сейчас, главное, молвить здраво, понятно, одержать победу. Он должен взять верх, ибо не только его судьба, а и Варина жизнь зависит от этого. Ведь растерзают их обоих.
— Неправильно Евлампий говорит, — начал Гришка, собравшись с духом. — Вы только послушайте, что он сочинил. Воевода меня, своего верного холопа, положил на дорогу, чтобы я хитростью в ватагу затесался! Но вы же помните, что я сам чуть не замерз — еле отходили. Да и откуда воеводе было знать, что разбойники по этой дороге поедут? И как он мог надеяться, что они подберут замерзающего?..
— Умно молвит, — кивнул татарин.
— А о том, что я о наших планах докладывал старосте, так подумайте, зачем мне в починок было соваться, ежели я знал, что там стрельцы с винтовыми пищалями поджидают? Наоборот, я должен был бы за версту от этого места держаться. Разве не так?
— Умно.
— Свист в городе поднял. Так ведь там отряд городовых стрельцов был. Если Косорукий их не видел, так это не значит, что
— Правильно говорит, могли стрельцы быть, — подтвердил татарин.
— Что девку спас — истинная, правда. Убивец ее снасильничать хотел, а потом удушить. А мне жалко стало, что молодая и красивая девка за так погибнет. Ну а после полюбили мы друг друга, встречались… К ней я и ходил все время. А что секреты она наши воеводе выдавала… Ее староста пытать хотел, чтобы она меня предала и в ловушку заманила, да ничего не добился. Вот как было на самом деле.
Мнения у ватаги разделились.
— Похоже, Гришка прав. Разумны его слова, — говорил один.
— А я говорю — Убивец прав, — твердил другой.
— И тот красиво говорит, и ентот. Поди, разберись, — разводил руками третий.
Убивец же выпучил глаза, взгляд его, как обычно в припадке бешенства, заметался где-то поверх голов, не задерживаясь ни на ком.
— А я говорю — он нас воеводе продавал! — заорал Евлампий, сжав до боли пальцы на рукоятке топора.
— А я говорю — Гришка правду молвит, — громко прозвучал голос Беспалого.
Никто не заметил его появления. Лицо Силы было в ссадинах, он хромал на правую ногу, был сильно потрепан — то были следы недавней схватки.
Отбиться в починке от стрельцов он все-таки сумел, но сам едва мог идти. Варвара помогла ему добраться до логова.
— Это кто же? — насмешливо произнес Убивец, мельком взглянув на Беспалого и не удосужившись даже повернуться к нему. — Уж не Сила ли? Тот, который с Гришкой заодно?
— Ну, это ты зря. Силу мы знаем, — заворчали разбойники.
— Маловато ты против Гришки накопал, чтобы топором его рубить, — сказал Беспалый. — Братва, сейчас всех собак на Гришку вешаете, а истинный предатель будет смеяться в усы над тем, что вы на невинной шее петлю затянули.
Глаза Евлампия бегали все сильнее, его начинало трясти, он был близок к падучей. Казалось, ничего не может его остановить. В порыве он выхватил топор, зарычал, на его губах появилась пена. Все невольно расступились, и вокруг него на три шага образовалось свободное пространство, в котором оказался только Гришка. Евлампий взмахнул топором, будто примериваясь. Силен он был, немного среди разбойников таких, кто не убоялся бы его, и знал он это, но все равно против воли всей братвы выступить не решился. Поэтому второй взмах топора не снес голову Гришке, а пришелся по бревну, в котором глубоко засело лезвие.
— Хорошо, — глубоко вздохнув, неожиданно спокойно произнес Евлампий. — Слов моих недостаточно, чтобы убедить вас в Гришкиной вине. Но кто докажет, что он не виноват? Чтоб решить все по правилам, есть Божий суд.
— Поединок! — возбужденно крикнул кто-то из толпы.
— Поединок, — кивнул Убивец и подобрал топор.
— Давай!
— Пусть Бог будет судьей!
— Пущай дерутся, — загалдела толпа.
Когда спор не мог быть разрешен на словах, тогда спорщики вручали свою судьбу Господу и выходили один на один. Считалось, Бог обязательно убережет невиновного и накажет увечьем или смертью виноватого.