Лихорадка в ритме диска
Шрифт:
«Остапа» явно несло, но я спорить не хотела, пусть мечтает человек. Катька приняла банковскую карточку Павленко как родную и срослась с ней и в жизни, и в мечтах. Мало тряпок, еще и круизов хочется!
Облокотившись о поручень, я смотрела на волны. Мне бы не мешало поразмышлять о сложившихся обстоятельствах. Из-за приезда Дешеня, презентации и боязни разоблачения моего самоуправства с переводом как-то на второй план отошел утонувший джип с мертвым хозяином. А тем временем вопрос остается открытым. Павленко ищут, а мы знаем, где его
Выкатившись с парома под бойкие команды бородатого с рупором, мы уже через пятнадцать минут были на базе.
— Цивильно! — порадовалась Катька. — Никаких тебе пыльных перевалов. Пару часов подышали морским воздухом и — на месте. Старая истина — деньги решают все!
На базе Иришка снова заселила нас в прежнее бунгало и доложилась:
— Тут про вас все время художник высокий такой справлялся. Мол, скоро ли приедете?
Катька явно обрадовалась и бросила на меня победный взгляд. Мне оставалось только пожать плечами — этих мужиков не угадаешь! А у подруги моей явно наклевывалась личная жизнь. Глазенки ее блестели, на щеках румянец. Прям невеста готовая. Не обманули бы девушку!
Мы по-быстрому переоделись. Кто б признал в нас, нынешних, тех двух затюканных проблемами девиц, приезжавших сюда несколько недель назад? Как-то сама собой и вальяжность прорезалась, и уверенность в собственной значимости. А ведь всему причина — иная упаковка. Тряпочки на нас столь простого и ладного кроя, что нет сомнений в их заоблачной цене.
Катька переоделась в миленький холщовый сарафанчик от Дольче и Габбана, в руках — парусиновая сумка, при взгляде на которую возникают ассоциации с белыми яхтами и золотыми якорями. Картину завершала простенькая соломенная шляпка за триста баксов. Да и я рядом не хуже. Шортики, маечка, бейсболка и пляжные тапочки в сумме своей по стоимости превышают наш былой месячный расход. Раза в два где-то.
И двинулись мы, красивые, на поиск Катькиного принца. Подружку мою так и подмывало рвануть аллюром по близлежащим окрестностям. Но гардеробчик обязывал шествовать неспешной походкой от бедра. Эдаким элегантным образом мы прогулялись вдоль побережья, заглянули в основные бары, но Маневича не нашли.
— Может, он на скале? — предположила Катька печально. — Море в лучах заходящего солнца малюет.
— Все может быть, — согласилась я и тоже впала в уныние — перспектива карабкаться на скалу не прельщала.
Мы решили поужинать, потом еще раз обойти побережье — должен же он спуститься когда-нибудь! Что ему делать на скале в потемках-то?
Мы подались в шашлычную, и первым, кого увидели за столиком на террасе, был Жоржик. Он сидел в одиночестве, тянул вино из высокого бокала, любовался морем, блестящим на фоне заката, и, видимо, думал о Катьке. По крайней мере, нам этого очень хотелось.
Катька
— Девчонки! — сразу угадал он. Не очень определенно, конечно, но — не придерешься.
Катька поверила, что девчонок на побережье всего две (я и она), и радостно чмокнула Жоржа в щеку:
— А вот и мы! Приехали!
Тем не менее он разулыбался нам вполне искренне и усадил за свой стол:
— Самый удачный столик в этом кафе. Я всегда стараюсь его занять.
Он был прав. Стол стоял на террасе возле перил. С одной стороны он всегда был в тенечке, с другой — обдувался легким морским ветерком, с третьей — куда ни кинь глазом — море, море, еще раз море и небо. Глаз не оторвать. Сиди весь день и любуйся. Хоть в жару, хоть в дождь.
— Вы какие-то другие приехали, — оценил художник.
Надо отметить, что он тоже выглядел весьма импозантно. Ну, во-первых, как всегда, небрит. Однако при этом в приличном, почти белом льняном костюме, причем пиджак надет на голое тело, а на ногах — мокасины на босу ногу. Загорелый такой, высокий спортивный молодой мужик, темные отросшие волосы зачесаны назад, светлые глаза. Иглесиас, да и только! Не-е, Жорж Маневич! Однако в нем и правда что-то есть. У Катьки глаз — алмаз.
— Просто красотки! — продолжал удивляться он. — Что стряслось-то за эти две недели?
Для начала рассказали ему про мой перевод и презентацию. Жоржика это очень развеселило, он смеялся, подливал нам вино, вскорости мы почувствовали его самым близким другом, и Катька раскололась о нашем бесчестном поступке по растрате чужих денежных средств. Он нас не осудил, а только развеселился еще больше. И тогда мы выложили ему все, что удалось узнать про Павленко, а также о том, что труп его еще не найден. Жорж призадумался:
— Странно. Джип — не игрушка, речка — не Волга. По-любому уже должны найти. Или рыбачки, или еще кто.
Нам тоже было странно. Но факт оставался фактом — не нашли.
Мы проводили на террасе закат, полюбовались морем в лучах луны, наелись мяса барана, после чего Маневич взялся провожать нас в бунгало.
На стоянке верещала заливисто чья-то машина.
— Не наша? — встревожилась Катька.
Мы стояли на пригорке возле моря, и стоянка была как на ладони. Пищал наш джип.
— Наша!
— Да здесь не угоняют, — утешил Жорж. — Может, кто случайно задел?
Стоянка и правда хорошо просматривалась в свете прожектора. Посторонних не было.
— Это ваш джип? — удивился Маневич, глядя на мигающую сигналками машину.
— Наш! — гордо доложились мы хором.
— Ого! — удивился он. — Откуда дровишки?
— Так я тебе и говорю, — пояснила Катька. — На карточке деньги не кончаются и не кончаются!
Маневич посмотрел на нас, натурально выпучив глаза и отвесив челюсть. Получилось очень даже искренне. Помычав себе под нос, он почесал затылок совсем не по-иглесиасовски: