Лик Девы
Шрифт:
Маша понимала, что, если заявит и сдаст находку государству, то причитающееся вознаграждение, с лихвой окупит ремонт автомобиля и, останется еще немало денег. Она вдруг почувствовала, что не сможет расстаться с найденной маской, по крайней в ближайшее время. Она ощутила некую связь с этой маской, и в ней созрело убеждение, что если она с ней расстанется, то это будет ужасной ошибкой, которая может привести к трагическим последствиям. На чем основывалось это убеждение, она не понимала, но знала - это обязательно произойдет. Ей вспомнились недавние события жизни, непонятные галлюцинации в крепости и она ощутила тревогу. Вновь ее стал мучить страх,
Покрутив головой, она отогнала наваждение. «Надо выбираться отсюда, что сделать с находкой, придумаю позже. Пока о ней никому не буду рассказывать, даже Анатолию». К удивлению Маши, путь обратно оказался значительно проще. Она с легкостью преодолела узкий лаз, в котором до этого чуть не застряла, спустилась по высохшему руслу реки и вскоре уже плыла по направлению к пляжу.
Хроника Плачущей Луны. 1927 год. Поселок Судак
Иннокентий, лежа в постели, закурил, и едкий дым самосада стал заполнять комнату. Мария поморщилась, встала и демонстративно открыла окно. Она уже не пыталась уговорить Иннокентия отказаться от этой дурной привычки, от которой очень страдала. Она не стала возвращаться в постель, а продолжала стоять у окна.
– Тебе душно?
– вскипел Иннокентий, - А мне не душно в этом дрянном захолустном городишке, где по главной улице бегают куры? Где некуда пойти вечером и от скуки дохнут мухи?
– Это ты преувеличиваешь, Кеша! К сожалению, мухи здесь от скуки не дохнут, а, наоборот, размножаются, - миролюбиво заметила Мария.
– Оставь эти глупые сокращения товарищам! Меня зовут не Кеша, а Иннокентий. Ин-но-кен-тий!
– взвинтился мужчина, соскочил с постели и с ненавистью выбросил самокрутку за окно.
– Душно мне, душно! Хочу в настоящий город, блистающий огнями, хочу прокатиться с ветерком на лихаче, отправиться в казино или ресторацию. Хочу курить не самосад, а папиросы…
– Я поняла, к чему ты клонишь, Кеша!
– холодно прервала его Мария.
– Ты хочешь исчезнуть из города на недельку-другую, отвести душу в веселье, а затем заявиться сюда, смертельно уставший, не выспавшийся от бессонных ночей, проведенных Бог знает с кем, молчаливо-виноватый, с бегающими глазами? И все для того, чтобы сбить депрессию? Вот что я тебе на это скажу: поезжай, повеселись, сбей хандру! Знаешь, почему я это говорю? Потому, что люблю тебя. Но меня мучает вопрос - любишь ли ты меня?
– Не утрируй, Мари!
– По лицу Иннокентия пробежала гримаса.
– Да, мне нужно будет отлучиться на несколько дней - продать те несколько акварелей, которые я нарисовал за это время. Нам нужны деньги!
– Деньги нужны, но не такой ценой! Не думай, что я такая глупая, как ты себе представляешь!
– Что ты этим хочешь сказать?
– неприятный холодок пробежал в груди у Иннокентия.
– Я, конечно, являюсь почитательницей твоего художественного таланта, но вместе с тем - я здравомыслящая женщина и понимаю, что нереально получить за пару акварелей, которые ты везешь за тридевять земель, столько денег, что тебе хватает на недельный забег по ресторациям и еще немного остается, чтобы привезти домой.
– Ты недовольна тем, что за мои картины так щедро платят?
– Голос Иннокентия был напряжен.
– Отнюдь, если платят за картины. Но дело в том, что ты за последний месяц не написал ничего нового, хотя ежедневно вооружаешься мольбертом
– Думай что хочешь!
– Иннокентий разозлился.
– Когда мы сидели без копейки, ты была недовольна. Сейчас, когда мне с большим трудом удается раздобыть немного денег, ты опять недовольна!
– Иннокентий, ты меня слушаешь и не слышишь!
– Мария разгорячилась.
– Вначале я думала, что здесь замешана женщина, что ты в развалинах занимаешься чем угодно, только не художеством.
– Бог ты мой! После стольких лет совместной жизни ты стала ревнивицей?!
– Иннокентий всплеснул руками и насмешливо добавил: - Может, ты даже знаешь, кто твоя счастливая соперница?
– Пусть бы это была женщина, даже тогда это было не так ужасно, - Мария сникнув, подошла к постели и устало присела на краешек, словно обессилев от того, что собиралась сказать.
– Я за тобой вчера проследила…
– Ты?! Да как ты посмела!
– Голос Иннокентия срывался от возмущения.
– Неужели ты не понимаешь, что этим ты унизила и себя, и меня?
– Еще раз повторю - пусть это была бы женщина… - произнесла она глухо.
– Когда ты спрятал мольберт в кустарнике возле стены и полез по горе в направлении Девичьей башни, я терялась в догадках - кому ты назначил свидание в столь отдаленном месте? Я терпеливо просидела в засаде два часа, пока ты не спустился обратно.
– Вот почему обед запоздал!
– с нажимом сказал Иннокентий.
– Там я просидела еще около часа, но больше оттуда никто не спустился, и я решилась подняться наверх. Нигде никого не было, и я оказалась в замешательстве, размышляя, что здесь можно было делать в одиночестве на протяжении стольких часов.
– Любоваться морем!
– буркнул Иннокентий.
– И тут я вспомнила, как когда-то рассказала тебе легенду, передаваемую в моем роду из поколения в поколение, о том, что моя прапрапрабабка жила в этой крепости и была женой генуэзского консула. А после взятия крепости турками ей удалось спастись, выбравшись по подземному ходу из Девичьей башни. Подземный ход! Я подумала - ты его отыскал и втайне исследуешь. К своему удивлению, мне долго не пришлось его искать - ты оставил возле него много следов, и мне не составило большого труда догадаться, как в него попасть.
Иннокентий вскочил с постели, взмахнул рукой, но не найдя слов, молча уселся и начал сворачивать очередную самокрутку.
– Я нашла в подземелье станок и клише, Иннокентий. Ты фальшивомонетчик, Кеша! Это для нас очень плохо кончится! Вспомни, почему мы здесь, и прячемся под чужими именами?
– Мари, я все помню. Не забыл, что был штабс-капитаном в армии Врангеля, и то, что награжден орденом святого Владимира за войну с немцами. Помню, как с тобой, сестрой милосердия, мы скрылись в тот ненастный день 1920 года, поняв, что нам нет места в последнем транспорте, отплывающем от берега. Тогда в Севастополь уже входили красные войска, и мы не знали, куда податься, пока я не вспомнил о шапочном знакомстве с Аделаидой Герцык. Она приютила нас, совсем чужих людей, а в то время, когда даже родные отказывались от близких в страхе за свою шкуру. Аделаида помогла нам с документами, вот так появилась здесь молодая пара: неизвестный художник, малюющий никому не нужные акварели, и его жена. Господи, упокой душу Аделаиды!