Лик зверя
Шрифт:
глава тринадцатая
КРОВЬ НА КАМНЯХ
Когда мы с Громовым вошли в дом, мое внимание сразу же привлек свет в спальне. Я приоткрыл дверь: Светлана сидела в кресле, уронив голову на плечо, и спала. На коленях у нее лежала раскрытая книга. В углу комнаты горела ночная лампа в виде большого хрустального шара.
Громов положил руку мне на плечо. Мы переглянулись с ним, и я тихо вошел в комнату. Громов остался стоять около двери. Я осторожно погладил Светлану по волосам, любуясь бесконечно дорогим лицом. От моего прикосновения она сразу
– Милый!
– произнесла тонким со сна голосом. Улыбнулась. Обхватив руками мою шею, притянула меня к себе, целуя. Тут она заметила стоящего в дверях Громова и слегка смутилась. Быстро поднялась из кресла.
– Иван Вениаминович! Я вас не заметила!
– Ничего-ничего! Целуйтесь на здоровье!
– улыбнулся Громов.
– Почему ты не в постели?
– спросил я.
– Я проснулась среди ночи... Увидела, что тебя нет рядом и сильно огорчилась. Хотела поговорить с Иваном Вениаминовичем, но его тоже не оказалось в доме. Тогда я решила дождаться вас, а чтобы не уснуть, взялась читать книгу...
– И все-таки уснула!
– улыбнулся я.
– Я вижу, вы уже успели познакомиться?
– О, да!
– воскликнула Светлана.
– Иван Вениаминович мне сразу понравился. Он просто замечательный человек!
– Я тоже всегда знал, что у Сида такая замечательная и умная жена!
– сказал Громов.
– Спасибо.
Светлана улыбнулась в ответ на его комплимент. Я и не думал, что Громов умеет так легко располагать к себе женщин. Он делал это так непринужденно, что через несколько минут знакомства с ним казалось, что ты знаешь этого человека очень давно, целую жизнь, рассказывала мне потом жена.
– Мы долго говорили, - продолжала Светлана, - и Иван Вениаминович рассказал мне много интересного про вашу работу. И вообще, он отличный собеседник.
– По-моему, вы преувеличиваете, Света!
– скромно улыбнулся Громов.
– Нисколько. Это вы слишком скромничаете, Иван Вениаминович! Что меня больше всего поражает в вас, так это способность смущаться и краснеть, совсем как ребенок.
– А на мой взгляд, - снова улыбнулся Громов, - это самое лучшее, что остается нам от детства. Для детей мир представляется бесконечным солнечным простором, в котором нет места лжи и коварству, поэтому их чувства искренни, а поведение так непосредственно.
– Да, я знаю, - согласно кивнула Светлана.
– Ну, ладно, ребята!
– сказал Громов.
– На дворе давно уже ночь. Действительно пора спать. Да и я порядком устал сегодня. Все-таки из такой дали прилетел к вам! Вы мне позволите приютиться где-нибудь у вас в доме?
– Иван Вениаминович!
– укоризненно сказала Светлана.
– Как вам не стыдно? Сейчас приготовлю для вас постель.
– Вовсе не стоит беспокоиться обо мне, - остановил ее Громов. Осмотревшись, сказал: - Дайте мне какую-нибудь подушку, и я прилягу вот на этом диване, в гостиной.
Светлана взглянула на него из-под насупленных бровей, но вскоре на лице у нее появилась улыбка. Она принесла подушку и одеяло. Громов разложил их на диване, стоявшем около окна. Спросил:
– Вы позволите мне не закрывать окна? Я люблю, когда в комнате гуляет ночной
– Конечно, - согласно кивнула Светлана.
– Спокойной ночи!
– пожелал нам Громов.
– Спокойной ночи!
Я погасил свет, закрыл за собой дверь спальни. Светлана повернулась ко мне, сказала шепотом:
– Мне так неудобно перед Громовым!
– Перестань. Все в порядке, - успокоил я ее.
– Ты уверен?
Она недоверчиво посмотрела на меня.
– Абсолютно!.. Малыш!
– Что?
– Я люблю тебя!
Я ласково привлек ее к себе.
– Не надо, Сид! Громов услышит. Неудобно.
Светлана смущенно покосилась на дверь.
– Пускай услышит!
– Я обнял ее за плечи.
– Он тоже человек, и должен понять.
– Сид!
– Светлана попыталась высвободиться из моих объятий.
– Я так не могу!
– Глупости!
Я подхватил ее на руки и отнес на постель. Сверху она казалась такой маленькой и беззащитной, хотя глаза ее уже вспыхнули горячим огнем страсти. Я коснулся губами ее губ. Она издала неопределенный жалобный звук, но в следующую минуту наши тела уже сплелись в крепких и нежных объятиях, и вся ее скованность сразу же прошла, сменившись неистовой и необузданной страстью. Она металась по постели, как хищная кошка, сверкая глазами и обвивая меня сильными гибкими руками. Ее губы и руки блуждали по моему телу, рождая в нем сладостные ощущения, которые заставляли напрягаться во мне каждый нерв. Когда снаружи забрезжили первые лучи рассвета, мы уснули, обнявшись, обессиленные и счастливые.
* * *
– Знаешь, Сид, - сказал Громов, когда гравиплан уже плыл над джунглями, - если мы поймаем Сарко, я, наверное, попрошу перевода...
Я удивленно посмотрел на него.
– Вы хотите уйти со службы? Мне что-то не верится, Иван Вениаминович!
– Понимаешь, Сид, я уже в таком возрасте, когда организм неизбежно стареет, несмотря на все ухищрения и старания энерготерапевтов. Память уже не та, что прежде, слабее реакция, да и силы тоже не те. Выдам "страшную" тайну: последнее время меня мучают сильные боли в затылке. Обратился к врачам, говорят, возрастное переутомление. Посоветовали сменить работу и пройти курс ревитации. Хорошо бы заняться работой, требующей большего физического труда... Они правы, должность начальника Особого отдела требует слишком большого нервного напряжения и светлой головы. Здесь нужен молодой и энергичный человек. Ведь мне уже сто шестьдесят два!
– Как же так, Иван Вениаминович?
Я был в растерянности. Я совершенно не понимал, как Особый отдел может существовать без Громова. Для меня эти понятия были неотъемлемыми.
– Кто же будет вместо вас?
– спросил я.
– Ты зря представляешь меня таким незаменимым, - улыбнулся Громов.
– Замена всегда найдется. Юлий Торрена, например. Эта должность для него. Хватит ему в заместителях ходить! Я и с Менгешей уже разговаривал об этом. Он тоже удивлялся, как и ты, но я-то знаю, сам думает, засиделся старик, молодым перспективным работникам не дает расти, проявлять себя. Так что, Сид, - Громов положил руку мне на плечо, - это мое последнее дело...