Лик
Шрифт:
— Флем! — мягкий, как желе, голос вырвал меня из моей реальности. Ещё секунда — и тёплая рука схватила меня за ладонь, но потом так же стремительно отпрянула. Я повернулся. Лицо Клео приняло нежно-розовый оттенок. А дождь уже кончился. Волосы девушки были такие же сухие, золотистые и блестящие.
— Почему? Почему ты такая добрая?
Зря. Лицо её теперь вообще запылало, как при пожаре. Девчонки — не такие, как Рейн — любят менять цвет своего лица, как им будет угодно или наоборот. Она помедлила, но сказала.
— Я просто живу в хорошей семье и хочу помогать людям. Моя семья меня вдохновляет
— Да и вообще, может, лучше не уничтожать зло, а растить добро? Антуан де Сент-Экзюпери.
Я не смог сдержать смешок.
— Изумительно. Ты даже умнее, чем я думал, — я позволил себе несильно улыбнуться.
— Спасибо.
Она тоже улыбалась. Счастливо, открыто. В этот момент она казалась не такой замкнутой, как обычно. И даже не читала какие-то нотации.
— Но знаешь, я очень боюсь ошибок. Особенно в отношении близких людей. Близкие люди всегда помогают, а подводить их не хочется. Как, например, Саванну. Однажды, — было видно, как Клео погружалась воспоминания по тому, как взгляд её затуманивался, а улыбка переставала быть такой широкой, — она очень помогла мне. Она и Вестер. Вот удивительно, они живут в таких ужасных условиях. Оба бедны — им едва хватает денег на этот любимый чай Саванны, налоги и еду. Но при этом никто из них не жалуется. Саванна — так всегда готова была дарить свет миру.
— Не была. Она и сейчас готова.
— Да, конечно. Прости, — я вывел её ненадолго из раздумий. Она глянула в мою сторону и скоро убрала прядь медовых волос за ухо. Но почти сразу же погрузилась в свои мысли, приняв такой серый вид, что даже дождь в нашем городе казался ярче на её фоне. — И она дарит свет. И дарила. Вместе с Вестером. Как луч солнца, она пробилась сквозь тьму. Спасла меня, когда я… когда меня изнасиловали.
Я округлил глаза, но притворился, что мне ветер задул под веки. Молчал. Подавлял в себе желание сказать. Хоть что-то.
— Не только шлюх насилуют, Флеминг, — Клео отвернулась раньше. Я даже не обратил внимания на слово «шлюх», словно ежедневно слышал его от подруги. Мне вдруг стало ещё жарче, кашель отчаянно вырывался из лёгких. Сказать что-то? Промолчать?
— И я боюсь прикосновений, боюсь носить юбки, будто меня это спасёт. Боже, да в самом деле, что ты молчишь? — Клео с тяжёлым видом развернулась ко мне.
— Поэтому ты феминистка? — умнее я ничего придумать не мог. Кусочек за кусочком в моей голове собирались мысли, которые было боязно озвучивать. Стоило приобнять Клео, но что, если это только испугало бы девушку?
Пауэлл залилась смехом. Он доставал до самых небес — настолько был искренний и всеохватный. Я чувствовал себя главным идиотом среди всех идиотов.
— Нет, Флеминг, ну не-е-ет. Это связано совсем немного. Лишь самую каплю. Я придерживаюсь именно таких, а не иных взглядов просто потому, что считаю их правильными. Вот ты думаешь, что я хуже тебя лишь по той простой причине, что у меня другое строение тела? — она остановилась и развернулась ко мне, заглядывала мне прямо в глаза, хитровато прищурившись, но всё же улыбнувшись.
Я
— Вот видишь, — Клео продолжила идти. Мы шли рядом, и Пауэлл сочла правильным сменить тему. Я был только рад. На сегодня я был переполнен впечатлениями и, как бы эгоистично это ни было, даже обрадовался, когда Пауэлл не потребовала от меня помощи. Да, неправильно, но я едва ли мог сказать что-то членораздельное в тот момент.
Для меня было сущим облегчением прийти домой, развалиться в кресле и достать дневник Саванны. Постараться выкинуть все сегодняшние разговоры. Оставить перед собой только этот дневник.
Всё выглядело до невозможности цветасто. Ярко, но со вкусом. Картинки, прилепленные из журналов, надписи цветными фломастерами и разные фотографии.
«Привет, дневник. Меня зовут Саванна Цукерман, и мне 17 лет».
Закрыть
Она писала о том, как ей нравился город, как хороша была погода, как ей нравилось смотреть фильмы в обнимку с Миком и заливисто смеяться прямо ему под ухо. Рассуждения о том, какие же классные Клео и Рейн и как Саванне с ними повезло. Этот дневник был ничем иным кроме как… дневником. Да, стандартный блокнот для записи своих мыслей. У девчонок в младших классах имелся не один такой. Надо было это видеть: как они, опустив взгляд в пол и крепко сжав в руках дневник, протискивались меж рядами в классе, чтобы добраться до подруг и шепотом, который почему-то слышали все в округе, сообщить какой-то секрет. А потом предложить им посмотреть, как же красиво они оформили начальную страницу. Вся в наклейках, ленточках, и в дополнение — со счастливой фотографией.
Такой же, как сейчас и на страницах дневника Саванны. Светлые, тёплые, такие летние снимки. Я смотрел на каждый из них по секунд пять, и ничего. В чём заключался их смысл, если под рукой всегда есть инстаграм или, на крайний случай, фейсбук? У Саванны не было секретов, а лишь дневник, в котором они должны были быть, но вместо этого читавший сталкивался с надуманными переживаниями, которые изредка проскальзывали мимо солнечных фото.
— Чёрт! — я отбросил дневник в сторону. Проскользнув по столу, он благополучно полетел и грохнулся на пол. — Это не улика! — кулаком прямо в полку. Боли я тогда не почувствовал. Она пришла спустя мгновения.
Я посидел в тишине, уткнув локти в стол и скрестив пальцы рук, может, минут пять-шесть. Глупо было разбираться с этим дневников. Я не дошёл и до половины, а уже морально был истощён. Наверное, я просто был не готов к такому основательному погружению в мир мыслей Саванны. Это заставляло кулаки сжаться-разжаться, мне глубоко вздохнуть, прикрыть глаза. Раз-два-три — нельзя было останавливаться. Вернувшись к чтению, я всё же старался себя сдерживать. Откровенно скучные моменты я пропускал, чересчур личные — тоже. Мне отчего-то даже не хотелось лезть во все эти потаённые уголки души Цукерман. Боялся ли я или просто сохранял вежливое расстояние — кто его знает? Как на одном из скучных уроков в школе, я проснулся уже где-то в середине, когда началось то, что я не позволил бы себе пропустить.