Лики времени
Шрифт:
Дорогой Тимур рассказал мне, что у него есть сестра Таня, родителей, как известно, давно нет в живых, воспитывается он у Ворошилова.
— Дядя Клим и тетя Катя очень хорошие, — сказал он, хотя я ни о чем его не спрашивала, мне еще раньше стало известно, что Климент Ефремович и его Екатерина Давыдовна привязаны к Тимуру и к его сестре Тане как к родным детям.
Еще Тимур рассказал, что мечтает стать летчиком. После окончания учебы он хотел отправиться в Крым, в Качу, в тамошнее училище, чтобы выучиться на летчика. Почти все остальные
— По-моему, — сказал Тимур, — это и есть самое настоящее счастье — быть летчиком, вы не находите?
— Каждый понимает счастье по-своему, — сказала я.
— А для меня, кажется, нет большего счастья, чем летать в небе, управлять самолетом, подумать только — вдруг ощутить штурвал, который подчиняется твоей руке.
Глядя на просветленное лицо Тимура, я подумала: наверное, он будет отличным летчиком. Ведь главное — любить свое дело, а все остальное — опыт, умение, мастерство в конечном счете придут со временем.
На другой день я принесла Тимуру первый том Понсон дю Террайля, а он дал мне две тоненькие книжечки, посвященные похождениям бравого сыщика Ника Картера.
Тимур читал быстро. Чуть ли не каждые три дня возвращал мне прочитанные книги, и я приносила ему новые.
— По-моему, ты их просто-напросто глотаешь, — сказала я.
Он засмеялся:
— Дядя Клим говорит, за то время, что он прочитает одну страницу, я успею умять целых три…
Юра Холмогоров, сын дипломата, жившего в Париже, случайно узнал о том, что я даю Тимуру читать книги. Должно быть, сам же Тимур рассказал ему об этом.
Как-то на большой перемене, когда я шла в учительскую, Юра догнал меня. Тихо, так, чтобы никто не слышал, попросил:
— Если можно, мне бы тоже хотелось читать ваши книги…
На миг обернулся, не слушает ли кто-нибудь. Мне подумалось: наверное, дипломатическая выучка его отца сказалась и на сыне, несмотря на свой возраст, он уже понимал и знал, как следует себя вести.
— Хорошо, — сказала я. — Тимур принес мне роман Дюма, могу дать.
— Дюма? — переспросил он. — Как называется?
— «Кавалер де Мезон-Руж».
— Знаю, читал — сказал Юра. — Лучше дайте мне что-нибудь Понсон дю Террайля. Тимур говорит, ужасно интересно, а я его никогда не читал.
— Ладно, — согласилась я. — Принесу тебе, если хочешь, Понсон дю Террайля.
— А я могу принести вам роман Эдгара Уоллеса «Кровавый круг».
Я знала, знаменитый английский писатель Уоллес, автор множества детективных романов, писал, конечно же, по-английски. В те годы я еще не знала английский. Юра сказал, предваряя мое возражение:
— Этот роман перевели на немецкий, папа говорил, очень интересный.
— Принеси, — сказала я.
Так мы трое стали меняться приключенческими книгами — Тимур, Юра и я.
За те немногие месяцы, что довелось работать в этой школе, у меня как-то нормализовались отношения с десятым классом. Не могу сказать, что все они слушались меня беспрекословно
Не ведаю, почему Василий невзлюбил меня. Может быть, сказалась его нелюбовь к немецкому, и он механически перенес эту нелюбовь на меня?
Не знаю. Знаю одно, он никогда не выполнял домашние задания, большей частью отказывался пересказывать содержание того или иного рассказа, прочитанного в классе, отговариваясь всегда одинаково:
— Я себя плохо чувствую…
Сознавая свою силу, абсолютную безнаказанность, он пристально, не мигая, смотрел на меня в упор своими зеленоватыми глазами, которые казались мне скользкими, словно бы убегающими. Вообще он походил на отца, такой же низкий лоб, хмурые брови, такой же убегающий взгляд, как бы таивший в себе что-то неразгаданное, не понятное ни для кого. А может быть, мне это просто казалось?..
Как-то в самом начале, когда я стала преподавать, я обратилась к Василию:
— Пожалуйста, перескажите мне то, что я сейчас читала…
Между прочим, его я называла на «вы», и все учителя тоже обращались к нему на «вы», и, само собой, Николай Иванович так же.
Он не сразу ответил мне:
— Что-то мне не хочется пересказывать…
Зеленоватые глаза его чуть сощурились.
Я чувствовала: весь класс, затаив дыхание, ждет, что-то скажу теперь я.
А я постаралась собрать в кулак всю свою волю и спросила его спокойно, тоже не спуская с него взгляда:
— Может быть, вы себя плохо чувствуете?
— Нисколько, — сказал он. — На этот раз я совершенно здоров, просто не хочется, и все тут!
Я поймала несколько испуганный взгляд Юры Холмогорова, поняла, он боится за меня. Все остальные с явным любопытством смотрели на нас, ожидая, чем кончится этот разговор.
— Хорошо, — сказала я и поставила против его имени в журнале слово из четырех букв: «неуд».
В тот день я не успела еще уйти из школы, как за мной в раздевалку ринулись три или четыре добровольца:
— Скорее, вас требует Николай Иванович!
Так и сказали: не просит зайти, а требует!
Я поднялась в директорский кабинет. Николай Иванович расхаживал по комнате, от окна к двери и обратно. Завидев меня, он круто обернулся, встал передо мной, заложил руки в карманы своего полувоенного френча.
— Вы что, — начал он тихо, почти неслышно. — Вы что, с ума сошли?
— Нет, — ответила я, еще ничего не понимая. — Не сошла, я пока что в здравом уме. Что случилось?
— Что? — переспросил меня Николай Иванович по-прежнему тихо, едва слышным голосом. — Вы еще спрашиваете!