Лики зазеркалья
Шрифт:
И отец, как назло, куда-то смылся в спешном порядке. То ли у него там какой-то редкий вид загибался на другом конце страны, то ли потерялся какой-то уникум, только три дня назад он ушел в клинику, а через час примчался обратно, собрал чемодан и был таков. А жаль! Вот кто умеет найденышей пристраивать.
— Ладно, — смирилась я и встала, — пошли уж! Поживешь у меня какое-то время, а потом что-нибудь придумаем.
Щенок недоверчиво посмотрел на меня, вздохнул, но с места не сдвинулся, полностью завладев моим ботинком.
— Ну, и? Пойдешь или нет?
Он снова поднял на меня
И тут до меня начало медленно, но верно доходить. Собаки не разговаривают жестами. Человеческими жестами. Они не кивают в знак согласия и не мотают головой в знак отрицания. Им, в отличие о человека, такие движения вообще не очень свойственны. Анатомия другая. А еще… Еще при слабом освещении расширяются зрачки, и у них они отсвечивают зеленым или красным — той частью спектра, которую собака не различает. У этого они не отсвечивали. Как у человека.
Я снова присела на корточки.
— И кто же ты у нас такой есть, а?
Щенок только вздохнул. Вообще-то не такой уж и щенок — месяцев пять-шесть, пожалуй. Но еще дурак дураком, естественно.
— Не хочешь ко мне идти?
Он передернул загривком, как плечами, и потупился.
— Стесняешься, что ли?
Щенок кивнул.
— С чего бы это? Ах, простите, сэр! Мы же с вами не представлены! Елена Прекрасная, к вашим услугам.
Вообще-то Еленой Прекрасной меня называет только отец. Больше такая нелепица никому в голову не придет. Но от этой невероятной зверушки меня пробил веселый кураж, хотелось нести чушь и дурачиться. Нет, ну посудите сами: я сижу на корточках под фонарем, в начале одиннадцатого вечера, в двух кварталах от дома и разговариваю с собакой, которая все понимает и даже отвечает. Кому рассказать… Да не расскажу я такое никому — засмеют!
Щенок, услышав столь громкое имя, смешно свернул голову на бок на девяносто градусов и слегка сполз с моего ботинка. Зрачки расширились еще больше.
— Ладно. Не комплексуй. Для тебя — просто Аленка. А Еленой Прекрасной я, наверное, в какой-то другой жизни была.
Он вроде бы немного расслабился.
— А тебя-то, как зовут, не скажешь?
Зверек выпрямился и отошел на пару шагов. Потом пригнул в поклоне передние лапы и зарычал. Получилось что-то вроде "Гр-р-о-о-у-у-а-э-ым"
— Ух ты! И что это значит? Гром?
Он помотал головой.
— Гримм? — вспомнила я Гарри Поттера.
Снова отрицательный жест.
— Грэм?
Щенок закивал так, что уши захлопали, и даже разок вильнул хвостом.
— Приятно познакомиться, Грэм. Ну, что? Теперь ты примешь мое приглашение?
Пару мгновений он размышлял, потом, как бы нехотя, кивнул.
— Ну, пошли тогда. Познакомлю тебя со своими домочадцами, — я, наконец, встала и собралась идти домой.
Щенок не сдвинулся с места, снова скривив голову на бок.
— Ну, не одна же я живу. Да ты не бойся, в обиду не дам. И вообще, они у меня не кусаются. Когда в себе.
В ответ он смешно фыркнул, словно пытаясь сказать "сам, кого хочешь, покусаю".
— Ну, тем более, раз не боишься…
Снова фыркнув, недопесок гордо вскинул голову и пристроился к моей ноге. Воспитанный!
В лифте он сразу
За дверью нашей квартиры зазвенел приветственный лай Мульки, один раз басовито гавкнул Арчи. А потом они вдруг замолчали. Интересно, с чего бы это? Не рады, что ли?
Я открыла дверь своим ключом и полупоклоном пригласила Грэма войти. Он робко шагнул вперед и остановился. Я подняла глаза и окончательно рассталась с чувством реальности. Мои псы стояли вытянувшись в струнку, как рядовые перед генералом. Грэм пару мгновений рассматривал их. Он не был ни напряжен, ни агрессивен. Создавалось такое впечатление, что он рассматривает музейные экспонаты. Потом он фыркнул и повернулся ко мне, а Арчи с Мулькой, пятясь задом, уползли в темную комнату, не издав ни звука. Более тихой встречи собак я в жизни не наблюдала. Это кого я в дом-то привела, а?
В прихожей горел свет, но во всей остальной квартире не чувствовалось никакого движения.
— Мам, я дома! — крикнула я на всякий случай и, разумеется, не получила ответа.
Все ясно. Отца нет, мама заночевала в клинике. Окончательно я убедилась в этом, пройдя на кухню. Так и есть: записка. Ну, хоть собак выгуляла, и то хлеб.
— Ты голодный? — спросила я Грэма.
Он смущенно отвел глаза.
— Ясно, значит, голодный. Подожди минутку, мне надо пару зеленых сигнальных звонков сделать.
Сначала я подошла к городскому телефону.
— Мам, привет, я дома… Да, записку видела. А у тебя что случилось? А, интеритный… Да, понимаю… Мне придти?… Конечно, в школу… Ну, ладно… Хорошо, не буду. Ну, целую. Звони, если что, — я посмотрела на Грэма, — Вот так и живем. Час назад ее вызвонили какие-то уроды. У них собаку два дня кровью поносит, а они ушами хлопают. Теперь мать всю ночь в клинике просидит. И еще не известно, спасет ли. Отец бы точно спас. Ладно, сейчас я ему тоже отзвонюсь, потом поужинаем.
Почему-то мне показалось нелепым предлагать Грэму собачий корм.
Я достала мобильник. Но поговорить с родителем толком не удалось. В ответ на мое приветствие он только поинтересовался, пришла ли я домой, пообещал перезвонить завтра и отключился. Даже не напомнил, чтобы за компом допоздна не сидела. Странно…
Я открыла холодильник и задумалась. Вообще-то я пыталась не есть после шести. Но у меня это не получалось. На тренировках я так выматывалась, что, приходя домой, о времени уже не думала. С другой стороны от такой роскоши, как бутерброд с колбасой на ужин я все же смогла отказаться. Для меня имелись в наличии несколько разновидностей йогурта, бананы и яблоки. Но собаки это не едят. Точнее, едят, но не наедаются. Голодные говорящие собаки, наверное, тоже. Стараясь не принюхиваться к аппетитным ароматам ветчины и копченой колбасы, я все же нарезала и разложила их на тарелке. Потом вывалила в керамическую пиалу соус и аккуратно изъяла из него всю картошку. Пиалу я поднесла Грэму под нос.