Лики зазеркалья
Шрифт:
Здесь это и случилось.
Вы помните, какими вы были в шестнадцать лет? Вы помните, что сулила вам каждая новая весна? Это ощущение, это предчувствие. Это ощущение предчувствия. Начало. Весна — начало всегда, но лишь в юности нам кажется, что новая пора оживления природы несет и нам перемены к лучшему. И мы ждем чуда. И мы ждем любви.
С тех пор, как мне было шестнадцать, прошло больше сорока лет. Два поколения. Почти два поколения. У меня подрастают внуки. Максу четыре года, и иногда мне кажется, что он понимает меня лучше Анны. А Марта… она родилась в декабре, и ее назвали в честь меня. С точки зрения
Маргарита… Мы еще не встречались. Летом я поеду к ним во Франкфурт, увижу внучку, свою тёзку. Какая ты, Марта?
Какая я, Марта?
И ответ пришел из ниоткуда.
"Как ты прекрасна, моя Марта!"
"Мне пятьдесят семь!" — лихорадочно заметалось сознание.
"О, Всмогущий! Всего пятьдесят семь! Какая юная!"
"Мне пятьдесят семь! Я старуха!" — кричало все внутри.
Я услышала смех.
"А мне пятьсот тридцать два, моя Марта. Тебя это пугает?"
"Пятьсот тридцать два…"
"Некоторые могут назвать меня зрелым мужчиной, но рядом с тобой я снова становлюсь юным и безумным, моя Марта. Потому что в тебе живет весна. В тебе живет возрождение".
"Пятьсот тридцать два? Это безумие! Люди столько не живут!"
"Люди? Кто сказал, что я — человек? Кто сказал, что человек — ты, моя Марта?"
"Я — человек!"
"Все зависит от тебя… Только от тебя…"
— Что делаем сегодня? — спросила меня юная и очень талантливая девочка Инга. Стилист от Бога.
— Что-нибудь эльфийское — ответила я, не понимая, что именно говорю.
— Эльфийское… — задумчиво протянула Инга, — а ведь это как раз под ваш цвет волос…
Я поседела в одночасье, в тот вечер, когда погиб мой муж, и я думала, что потеряла Аню.
Нелепо. Бессмысленно. В духе времени. Слишком много неконтролируемого оружия. И еще больше неконтролируемой агрессии.
Пьяный гоблин с автоматом салютовал сам себе. Очередь прошила нашу машину со стороны водителя. Муж умер на месте, а Аня получила скользящее ранение в голову. Я отделалась несколькими синяками и ссадинами. Вот только в больнице мы с дочерью оказались в соседних палатах. Обе в коме.
С тех пор моя жизнь подчинилась жесткому распорядку уколов инсулина. В некотором смысле диабет меня спас. Мне нужно было жить ради дочери, а значит организовать заново свое существование. И маячивший за спиной призрак новой комы, из-за которой Аня может остаться одна, не позволил мне развалиться на части.
Уже потом, когда весь этот кошмар остался позади, а боль притупилась, я сделала несколько попыток покрасить волосы. Но, что бы ни сулили производители рекламой на этикетках своих товаров, получить желаемый цвет в домашних условиях не реально. Вместо родного темно-русого оттенка моя шевелюра претерпела изменения по всей гамме осенних листьев. Денег на дорогие салоны у меня тогда не было, и, после серии неудачных экспериментов, я
Уже потом, спустя много лет, Инга долго ломала голову, стоит ли бороться с моей сединой. В итоге, как ни странно, она тоже пришла к выводу, что так лучше, и с тех пор просто регулярно тонирует мои волосы в цвет голубоватого серебра.
На удивление, все мои знакомые, кто не знает правды, в том числе и сослуживцы, уверены, что я намеренно крашу волосы в такой экстравагантный цвет. Правда, после блокбастера "Люди Х" это даже перестало казаться оригинальным.
Ну и выдержка у меня! Вот уже и вечер, а я так и не прикоснулась к альбому. А ведь тянуло все время. Когда убирала и загружала стиральную машину, когда готовила, даже когда говорила с Аней, Дитрихом и Максом и умилялась пускающей пузыри Марте. Понимая, что опять неделю их не увижу, я, все равно, не могла сконцентрировать внимание на своей семье. Часть его все время была занята вчерашними рисунками.
А Аня сказала, что я помолодела на 20 лет. Даже у зятя глаза округлились. Что же Инга там начудила? Надо будет внимательно рассмотреть себя в зеркале.
В салоне на меня сбежался полюбоваться весь персонал, а Валентина Васильевна, хозяйка заведения, поздравила Ингу с открытием нового направления в моде. Но я сама лишь мельком взглянула на свое отражение. Мысли витали вокруг того странного, состоявшегося в моем подсознании диалога, и собственный внешний вид мало меня волновал. Но, видно, получилось и вправду что-то экстраординарное, если уж и Макс, которому абсолютно по фиг, как я выгляжу, вдруг заявил, что его бабушка — сказочная фея-крестная.
Я выключила компьютер, достала из ящика вчерашний альбом и карандаши (надо доделать кое-что, а то ведь они могут обидеться — уже сутки прошли, а не все портреты выложены в сеть). Уже выходя из комнаты, я прихватила с комода большое зеркало. Ну, что поделать, я люблю рисовать на кухне, а зеркал там, сами понимаете, не предусмотрено. А так, я сумею изучить свой новый имидж, пока буду обдумывать, какие изменения нужно внести в рисунки.
Но, разумеется, место для зеркала нашлось только в дальнем конце стола, и, начав править вчерашние работы, я начисто забыла о его существовании.
Мои визитеры, как обычно, соблюдали субботний мораторий, но сегодня мне это казалось странным. Только закончив доводить до ума вчерашнюю коллекцию, я задумалась, почему. Осознание было неожиданным. Мне хотелось рисовать. Мне самой. Не потому, что меня просили об этом они, а изнутри. И это было сродни весеннему чувству ожидания.
Взгляд упал на зеркало. "Что-нибудь эльфийское". А если… У меня не получается рисовать людей. "Кто сказал, что человек ты, моя Марта". Какая я, Марта?
Я привстала с табуретки, чтобы придвинуть зеркало к себе.
И тут выключили свет.
Чертыхнувшись, я на ощупь сняла с холодильника декоративный подсвечник с двумя витыми свечками. Спички… Где же у меня спички? Может, поджечь пьезо-зажигалкой плиту и от нее — свечи?
Больно стукнувшись голенью об табуретку, почему-то стоявшую посреди кухни, я все же добралась до плиты и зажгла газ. Мне даже удалось не оплавить на горелке все свечки до основания. Кухня озарилась неверным светом двух язычков пламени. На столе таинственно мерцало зеркало. Мне стало не по себе.