Ликуя и скорбя
Шрифт:
Ольгерд привстал на стременах, чтобы видеть мгновение сшибки. Донесся до его холма звук, похожий на удар молота о наковальню, глухой, тяжкий, как вздох земли. Ольгерд следил за линией московских стрелков. Он видел, они попятились. Первый ряд ушел за второй и третий ряды. Почти без задержки раздался второй удар молота, за ним третий. Стрельцы пятились навстречу пешему полку москвичей. Только теперь Ольгерд сообразил, что стрелки из самострелов бьют залпами.
В ряду рыцарей полная неразбериха. Сломался их строй, мечутся кони, бьются в агонии
Рыцари умели воевать. Они тут же вновь соединились в строй, московские стрелки остановились. Опять один за другим три залпа. Глаз уловил даже полет стрел, стрелы летели густым частоколом, опрокидывая всадников. Ольгерд не терпел, чтобы ему мешали во время боя его воеводы, ни один не смел подойти без зова. Князь Михаил осмелился.
— Ударю?— спросил он.
— Ударь! — выдохнул в гневе Ольгерд.
Ольгерду очень кстати бросок тверичей, ибо видел, что рыцари несут ужасные потери и вот-вот произойдет несчастье: они повернут спину противнику.
Трубили трубы, давая знать рыцарям, что надо остановиться и спешиться.
Дмитрий, Боброк, Владимир и московские воеводы имели возможность полюбоваться на выучку литовских воинов.
Рыцари спешились, сомкнули строй. Первые ряды встали на колено, закрываясь высокими щитами. Щит к щиту: непроницаемая стена. Встал второй ряд щитов, над первым рядом сомкнули копья рыцари второго ряда. Третий ряд положил копья на плечи второго ряда и тоже сомкнул щиты. В ряды рыцарей просачивались кнехты, вооруженные арбалетами. К этой защитной гряде трубы звали конных рыцарей, выстроенных клиньями.
Теперь Ольгерд ждал, когда пешая рать московского князя ударит в рыцарский строй обороны. Одного не предусмотрел Ольгерд — длины копий у русских пеших воинов, не рассчитал, что удар массы пеших, когда задние ряды давят на передние, опрокинет неопрокидываемый строй рыцарей для обычной пехоты.
Он ждал рукопашной, он ждал, что, приблизившись к рыцарям, русские воины рассеются для боя, они не рассеялись. Пеший строй смыкался на ходу, вбирая в себя стрелков. Раскинутый в ширину всего поля, русский полк сжимался, на рыцарскую цепь обороны надвигалась «стена» глубиной в девять рядов, закрытая содрогающейся при каждом шаге, сверкающей дугой тяжелых и длинных копий. «Стена! Так это же классическая фаланга с более глубоким построением!»
Для Дмитрия и Боброка тоже решающий миг — дело их жизни перед грозным испытанием. Если сломается «стена», то конные рыцари разорвут пеший строй. «Стена» медленно под ритмичный бой бубнов наползала на пеших рыцарей.
То, что не видно было Ольгерду с холма, видели те, на кого были направлены длинные копья. Ощущение, что вот-вот по лицу пройдет борона. Ближе, ближе...
Из-за холма вылетела лава всадников и устремилась к холму, на котором стояли Дмитрий, Боброк и московские воеводы. То князь Михаил рвался к Дмитрию.
Боброк поднял вверх шестопер и наклонил его вперед. Навстречу тверской дружине
Дмитрий и Боброк смотрели на пешую рать. Туда же был устремлен и взгляд Ольгерда. Участился ритм бубнов. «Стена» перешла на быстрый шаг, на ужасающий разбег перед ударом. На все поле и далеко за поле, за холмы, разнесся гром удара копий о щиты и доспехи. Это не было схваткой. Удар и нажим девяти рядов опрокинули рыцарей, будто снесло их потоком.
Колебнулась длинная и ровная линия строя, переступили через опрокинутых и, сделав несколько шагов, остановились перед клиньями конных рыцарей.
На конных пешая фаланга не наступает, а ждет их удара. Сквозь пеший строй прошли стрелки. Первый ряд опустился на колено, заряжающие на колено; второй ряд стоял, заряжающие стояли; третий ряд готов был поддержать частоту залпов.
Рыцарские клинья тронулись рысью.
Железные стрелы вырывали, сбивали первые ряды, жалили фланги, но массу клина разбить не могли. Клинья как бы обтесывались, но надвигались неумолимо.
Пришел миг!
Истаивая на глазах под ударами железных стрел, рыцари замедлили рысь. Перед склоненными копьями пешего строя кони пятились. Рыцари остановились, не в силах послать коня в прыжок. Иные пытались копьем отклонить копье пешего воина, но грудь рыцаря кусали еще семнадцать копий. На каждого конного восемнадцать копий. Железные стрелы разили из пешего строя, там, где рыцарь берегся копья, его доспехи пронзала железная стрела.
Боброк поднял шестопер и движением руки отклонил его вправо. Взвыла труба, резкими ударами отозвались бубны, медленным шагом «стена» двинулась на мечущихся перед ней конных рыцарей. Рыцари повернули коней, рысью, рысью поскакали вспять.
Дмитрий видел, на всю жизнь запоминая, ликуя, веря и не веря, в свершившееся: одинокий всадник на далеком холме, Ольгерд, повернул коня и тут же исчез за холмом. Медленно, в ритм боя бубнов двигалась пешая «стена» вперед, поднимаясь в гору, а сзади коноводы гнали коней для стрелков, теперь им предстояло преследовать врага. «Стена» с каждым шагом разъединялась, на ходу раскидываясь в сотни, расширяя охват поля.
— Мне отмщение, аз воздам!— молвил Федор Акинфович и перекрестился. Настал час возмездия за гибель его отца и гибель московской дружины.
Первыми мчались прочь легковооруженные всадники, обгоняя рыцарей, бежали оруженосцы; погоняли коней всадники в доспехах. Мчались вразброд и скатывались в глубокий овраг. За оврагом растягивали телеги, ставили на телеги щиты, садились в осаду.
Рыцари карабкались как могли — кто на конях, кто на четвереньках по крутому склону оврага. Но они были воинами, настоящими воинами. Тут же, на склоне, строились за телегами плотным строем, выставив копья и щиты.
Конь вынес Ольгерда из оврага, взвилось его знамя, затрубили его трубы, собирая войско на обрыве.