Ликвидация
Шрифт:
Он яростно сгреб Писку за ворот, поднял его в воздух, словно щенка.
— У-у, мразь… — прошипел он. — Пожалели на тебя девять грамм в тридцать восьмом, а зря, зря…
— Давид Маркович! — умоляюще захрипел вор, мотая головой. — Не надо!
— Кто на кассу навел, тля?!!
— Грицук, он бензин сюда возит… Сукой буду, он…
Гоцман еще секунду бешено глядел в заплывшие от ударов глаза Писки. Довжик на всякий случай придержал руку Давида, тот, не глядя, зло дернул локтем. Наконец сильный кулак Гоцмана разжался, и Писка бесформенной грудой рухнул на пол, рядом с убитыми им людьми. Он и сам был похож сейчас на труп.
— Андрей, спирт есть? —
— Конечно…
Гоцман подставил ладони ковшиком:
— Лей…
Возникший в дверях Тишак растерянно уставился на происходящее, потом перевел взгляд на трупы, болезненно сморщился.
— Якименко появился? — бросил ему Гоцман, вытирая руки и кривясь от резкого запаха спирта.
— Н-нет… И не звонил даже. Как оказалось, шо вас не убили, так и не возникал…
— Останешься здесь. Сейчас прокуратура приедет, все обсмотрите, тех, шо на улице, Васька отвезет вторым рейсом. — Он обернулся к Довжику. — Якименко найти. Срочно… Андрей, вызовешь фургон, оформишь убитых…
Сгрудившиеся на улице мужики с ненавистью уставились на безжизненно висящего в руках Гоцмана Писку. Давид хорошо понимал, о чем они думают. Для этих работяг представитель закона был сейчас чуть ли не сообщником этого убийцы, который порешил хорошо им знакомых и ни в чем не повинных людей… Саня, державший под прицелом двух подельников Писки, тоже напрягся.
— Начальник, — внезапно хрипло окликнул Давида кряжистый пожилой водитель. Гоцман обернулся.
— Ну?..
— От всех нас прошу — по справедливости его… — Водитель сжал кулаки. — У Степаниды сына под Белградом убило… А Николай год как демобилизованный, на «катюшах» воевал, только-только работу нашел… Слышишь, начальник?..
Гоцман хмуро кивнул, обернулся к Сане:
— Я эту морду отвезу и пришлю Ваську.
Рядом с крыльцом автобазы, скрипнув тормозами, остановилась эмка городской прокуратуры. Впихнув Писку в «Опель», Гоцман поздоровался с неторопливо вышедшим из машины следователем по особо важным делам Стариковским. Тот был в форменном кителе с погонами советника юстиции. Они обменялись короткими невеселыми взглядами. Если прокуратура гонит на бытовые убийства «важняков», значит, в городе действительно творится черт знает что, и лихорадка трясет не только руководство военного округа… Стариковский слегка пожал плечами, словно давая понять: сам понимаешь, служба. Куда бросили, тем и занимайся.
Васька Соболь задним ходом вывел «Опель» со двора автобазы. Гоцман, мельком глянув на скрючившегося на заднем сиденье Писку, устало спросил:
— Ну как у тебя… карбюратор с поршнями? Работает?..
— Тьфу-тьфу-тьфу, Давид Маркович, — резко орудуя рулем, суеверно сплюнул Васька. — Эмгэбэшный гараж помог. У меня там знакомый, Андрюха… С передней подвеской, правда, хреново, у него ж «Дюбонне», к ней подход нужен…
— Ну и лады, — машинально кивнул Давид. — Давай в управление, сдадим на руки эту харю, а потом ты опять сюда, заберешь двоих оставшихся. На обратном пути забросишь меня на почтамт, надо телеграмму в Гораевку дать…
— Шо вы мене, Давид Маркович, — просипел с заднего сиденья Писка, — то мордой, то харей?..
— Могу, ежели хочешь, козлом назвать, — не оборачиваясь, заметил Гоцман. — Или петухом.
Писка зло дернул разбитым ртом, но промолчал.
Дивное дело — на этот раз Тонечка не только не опоздала, но даже пришла немного раньше. Увидев Кречетова, меряющего шагами площадь перед Дюком, она слегка поморщилась,
— Ну что такое, лапа?.. — ласково произнес он, склоняясь к ее руке. — Опять ты чем-то недовольна?
— Виталик, у тебя такой вид, будто ты всю ночь пил, — капризно произнесла Тоня. — Учти, мне это совсем не нравится!.. Если ты и дальше будешь так продолжать, то…
— Каюсь, каюсь, Тонюш, — скорбно покивал головой Виталий, — грешен. И на этот раз это был даже не коньяк, а ужасающая румынская кислятина по червонцу за литр. Но у меня была уважительная причина — я не мог бросить Давида одного… У него сейчас сложный роман с одной очаровательной дамой, и он был просто вне себя… Пришлось поддержать друга. А вид у меня такой… тут не только алкоголь, тут еще и работа, черти бы ее взяли. Все время что-то происходит: кого-то хватают, кому-то в дом подкидывают гранаты… Вот и сейчас, — он бросил взгляд на часы, — я к тебе буквально на минутку, пообедаем вместе, и снова убегаю…
— Все как всегда, — пробормотала Тоня.
— Зато вечером я как штык в театре! — прижав ладонь к сердцу, пообещал Кречетов. — Я же так давно не слышал «Два сольди» в твоем исполнении! «Это песня за два сольди, за два гроша…» — промурлыкал он еле слышно.
Тоня рассмеялась:
— Будешь меня пародировать — прикажу Шумяцкому тебя не пускать, понял?.. — И тут же захлопала в ладоши: — Ой, я же совсем забыла тебе рассказать! Я вчера вечером, пока ты… поддерживал своего Давида, сходила с Наташкой в «Бомонд», на «Беспокойное хозяйство»!.. Это совсем-совсем новая картина, Жаров поставил, и он ведь играет, с Целиковской… ну, это неудивительно, у них же роман… Вот, и мы так смеялись, просто до ужаса, такое смешное кино!.. Там такой нелепый и глупый немецкий шпион, а в него якобы влюбляется ефрейтор Тоня… А у них задание — соорудить ложный аэродром, чтобы поймать немцев…
— Странная картина, — хмыкнул Кречетов. — Интересно, кто это вообще додумался комедии про войну снимать?.. Половина страны в руинах лежит, а они…
— Так это же кино, — пожала плечами Тоня, — специально, чтобы людям хоть немного легче стало. Они посмотрят, посмеются… Наташка вон бывшая летчица, а ей было смешно…
— …про шпионов каких-то, — с раздражением продолжал Виталий. — Что он знает про этих шпионов, Жаров?.. Небось сам всю войну в эвакуации просидел, в Ташкенте… А показать бы ему настоящего, некиношного немецкого шпиона, который вовсе не глупый и нелепый, а так внедрен в тылы Второго Белорусского фронта, что мама родная не догадается… У которого документы так подделаны, что никакой эксперт их не отличит… И когда брали его, он так отбивался, что… А-а, ладно. Что я тебе рассказываю, — внезапно перебил он сам себя.
Лицо Тони затуманилось. Она нежно обняла Виталия, прижалась щекой к его погону.
— Извини… Для тебя ведь все это не кино, а фронтовые будни… Да?
— Да, — угрюмо кивнул Кречетов. Но тут же, словно опомнившись, улыбнулся: — Ну а теперь ты меня извини… за эти неуместные воспоминания. Не хватало тебе еще аппетит испортить перед обедом!
— Да, за потерю аппетита я мщу обычно со страшной силой, — весело поддакнула Тоня.
Майор уже подхватил девушку под руку, чтобы увести с площади, когда к ним пристал местный фотограф — въедливый старичок, никого не отпускавший без снимка. После недолгих уговоров пара сдалась и дала себя запечатлеть на верхних ступенях Потемкинской лестницы. Фотография, обещал старичок, будет готова на следующий день, и забрать ее можно в любое удобное время…