Ликвидатор, или Когда тебя не стало (Его звали Бог, или История моей жизни)
Шрифт:
– Вы считаете, что пусть он лучше умрет… Он же не дотянет до города.
– Как человек, я очень вас понимаю и сочувствую, но как врач, я не имею права делать то, что не умею. Я могу связаться с городом и вызвать реанимационную машину. Это единственное, что я могу для вас сделать.
Я подошла к окну и хотела достать из кармана платок, чтобы вытереть слезы, но моя рука нащупала сверток с золотом. Достав сверток, я взяла браслет и печатку, а цепь с медальоном убрала на прежнее место.
Повернувшись
– Что это?
– Золото, усеянное бриллиантами. Тянет на несколько тысяч долларов.
– Вы хотите меня купить?
– Нет, я хочу вас вознаградить за труд.
Врач дрожащими руками взял золото и поднес поближе к очкам.
– Здесь написано – «Граф». Кто это?
– Это именное золото моей семьи. Граф – мой отец. Теперь оно будет принадлежать вашей семье. Запродав его, вы сможете купить машину или пустить деньги на другие цели.
Врач отвел глаза от золота, затем посмотрел на Павла и тихо спросил:
– А если он умрет?
– В этом не будет вашей вины. Вы должны сделать все возможное. Мне нужен результат.
– А вы ему кто?
Я немного помялась и произнесла:
– Жена.
– Тогда вам необходимо написать расписку, что вы просите меня сделать операцию в связи с безвыходной ситуацией. И что вы снимаете с меня ответственность в случае неблагоприятного исхода. Вся ответственность ложится на вас. Никаких претензий к медперсоналу.
– Я напишу все что угодно. Вы только начинайте, а то время идет.
Врач сунул золото в карман и направился в сторону перевязочного кабинета.
– Что, оперировать будем? – побежала следом старушка.
– Будем, баб Тасья, будем.
– О Господи Исуси Христоси, – перекрестилась та и протянула мне чистый листок бумаги с ручкой.
Я села за стол и принялась писать. Павла раздели догола, положили на каталку и повезли по коридору. Опомнившись, я догнала каталку, подошла, наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Сохрани его, Господи, – перекрестилась баба Тасья.
Время, проведенное в приемном покое, показалось мне целой вечностью.
Иногда я задавала себе вопрос: зачем мне все это надо? И не находила ответа.
Сколько просидела в одной и той же позе, не имею представления. Час, два, три – не знаю. Может, больше. Не выдержав, подбежала к комнате, куда увезли Павла, и дернула дверь. Она была закрыта. Тогда я села рядом с дверью, прямо на пол, обхватила руками голову и хотела заплакать. Но слез не было.
Наконец дверь открылась и показалась баба Тасья. Она опустилась рядом со мной, положила мою голову к себе на колени и принялась гладить.
– Что? – Я вопросительно посмотрела ей в глаза.
– Живой твой
Я подпрыгнула, поцеловала бабу Тасью и захлопала в ладоши. Неожиданно кепка слетела с моей головы, волосы вылезли из резинки и упали на плечи. В эту минуту из комнаты вышел врач, снял колпак и стал вытирать пот со лба.
– Живой! – подмигнул он мне. – Крепкий.
Затем он посмотрел на мои волосы и грустно сказал:
– Где это тебя так угораздило?
– Это личное.
– Ой, детка, такая молодая, а седее меня. Господи Исуси Христоси, – запричитала баба Тасья.
– Видно, ты много пережила, – вздохнул врач. – Все в прошлом, главное – муж жив.
Мы вышли в приемный покой. Баба Тасья сварила кофе и разлила по кружкам. Я взяла написанную мною бумагу и разорвала на мелкие кусочки.
– Иван Григорич, ты мужик умный. Наверное, не в первый раз такие операции делаешь. Мне огласка не нужна, да и тебе тоже. Я тебя не видела, не знаю, да и ты меня тоже.
– Я все понял, дорогуша, как только тебя увидел. Через пару часов можешь забирать своего ненаглядного. Шприцы для уколов и лекарства я дам. Самое главное – это постельный режим. Лежать недели три, не меньше.
– Понятно, – задумчиво произнесла я.
– А ехать-то есть куда?
– В том-то и дело, что некуда.
– Думай, дорогуша. Мне нужно, чтобы к утру его здесь не было. Это село, пойми правильно и не обессудь. Слух пронесется, потом сплетен не оберешься. Комиссии из города часто наведываются.
– Я понимаю.
– Иван Григорич, пусть они немного в моем доме поживут, – вмешалась баба Тасья. – Как он оправится, так сразу и съедут. Я все равно в доме редко бываю, в основном в больнице живу. Машину в гараж загонят, никто и знать не будет. А ежели кто из сельчан поинтересуется, скажу, что молодую семью пустила. Временные квартиранты.
– Смотри сама, баб Тасья.
Я достала бумажник, вытащила оттуда пятьсот долларов, разделила пополам и протянула обоим.
– Это за заботу.
– Господи Исуси Христоси, деньги-то какие шальные, – запричитала баба Тасья. – Что ж я с ними делать-то буду? На ямку себе отложу!
– Мы ненадолго. Как только Павлу будет лучше – сразу уедем. Нам есть куда. Просто в таком состоянии его возить не хочется.
– Да живите сколько хотите, – улыбнулась баба Тасья. – Я вас не гоню.
Григорьевич подобрел, сложил баксы пополам и положил в верхний карман.
– Только про операцию никому. Просто муж приболел и дома лежит. Это для местных жителей. А еще лучше ни с кем не общайтесь. Я на неделе его проведаю. Посмотрю, как идет период восстановления.