Ликвидатор
Шрифт:
Похоже, на этаже один и пять ловить нечего…
Послушал гудки, переместился на второй. Снова набрал номер.
– Алло!
Близко.
– Алло! Слушай сюда, бозбашник [62] 62
Отсталый, недалекий, глуповатый (азерб. сленг).
[Закрыть] . Еще раз позвонишь. я тебя вы…у, понял?
Номер, похоже, знают только свои. А «папа» шуток не любит…
– Салам, Мирза-ага.
– Алло! Алло, кто говорит?!
– Салам, Мирза-ага.
Чем тупее – тем меньше шанса, что сразу положит трубку.
– Ты кто такой, а?
Кажется, здесь…
– Смерть твоя…
– Кто? Ты кто такой, козел?!
Вместо ответа я пнул
Мирзаев спал один. В спальне чем-то воняло… даже невозможно понять, чем именно, но воняло преотвратно. Хотелось открыть окно… или даже выбить, только бы не чувствовать этого запаха.
Уже когда «паковал» – услышал снизу крик… точнее, не крик, а разъяренный рев. Бросился туда…
Помощь моя уже не требовалась. Фонарь высветил американца, у самой стены, около него – тушу в халате. Похоже, водитель, он же телохранитель. Спустился, проверил… помощь уже не требовалась.
Ну, что, друг. С полем…
Если ты хочешь любить меня, приготовь для нее кров.
Слова ее все ложь, но это мои слова.
От долгих ночных бесед под утро болит голова.
Слезы падают в чай, но чай нам горек без слез.
«Наутилус Помпилиус»
Выехали из коттеджного поселка мы очень просто – на машине, которая принадлежала Мирзаеву. Бесконтактный ключ – охрана даже не вмешивается. Куда, зачем поехал хозяин одного из коттеджей под ночь – никого не касается…
Машину тупо бросили там, где нас дожидалась своя. Открытой. Кто первый найдет – того и черед, как говорится…
Не выходя на Третье транспортное, окольными путями двинулись к цели. Окольные пути есть, надо их только знать.
По левую руку от нас тяжело дышал, светился огнями не спящий никогда город. Город, который я так и не смог полюбить. Хотя знал его, как мало кто другой. Работа такая…
В гараж с двумя дверьми – одни вовне Москвы, другие в Москву – мы въехали со стороны области. Американца проняло уже в гараже… весь пол изгадил. Но я молча протянул ему чистый платок. Он взял, с неожиданной ненавистью посмотрел на меня.
– Тебе плевать, да…
– На что – на пол?
– Ты знаешь, о чем я.
– Первый раз, что ли?
– Нет. Только – привыкнуть… не получается. Свой первый раз – помнишь?
Свой первый раз… А знаете – я его не помню. Долго. очень долго я мечтал его забыть. И теперь я вдруг осознал, что ничего не помню.
К добру ли…
Вместо ответа я взял два ведра и вручил их американцу.
– Пойдешь вправо – наткнешься на бочку. Набери два ведра…
Американец взял ведра и вышел. А я спустился вниз, включил свет. Яма хорошая, отделанная кирпичом. Просторная. Потому и купил. Гараж этот братковский – тут братки раньше заложников держали. И мне такая яма пригодится…
01 июля 2015 года. Вашингтон, округ Колумбия. Белый дом. Пенсильвания-авеню, 1600
Все было как всегда – и все-таки не так, как надо.
Пробитая чудовищным взрывом в здании Контртеррористического центра в Лэнгли дыра в системе национальной безопасности быстро заткнулась. В конечном итоге – на встрече присутствовали в основном высшие руководители, а их нельзя назвать подлинными лидерами, они скорее политические представители своих агентств в жестком, изобилующем многочисленными опасностями мире Вашингтона. Те, кто непосредственно занимается работой, на ступеньку ниже, и если расценивать ущерб с таких позиций, то больше всего пострадало ЦРУ, в здании которого и произошел взрыв. В том проклятом зале было немало представителей среднего офицерского звена, пришедших на церемонию потому, что это было рядом, и
Первая – неуверенность и страх. Взрыв в самом сердце американской политической машины, опустошивший Олимп, привел к тому, что появилось и укоренилось чувство, которое никак не может быть в столице самой сильной в мире страны, отвечающей за положение дел во всем мире. Это чувство – отчаяние и страх. Отчаяние – потому что четырнадцать лет жестокой войны с террором, обескровившей американский бюджет, пополнившей военные кладбища по всей стране, привели только к нарастанию террористической угрозы. Сейчас уже все понимали, что ситуация развивается во многом бесконтрольно и любые их ходы только усугубляют ее. Их ненавидели. А когда кто-то ненавидит – с ним бесполезно разговаривать, ему бесполезно посылать мешки с гуманитарным рисом, бесполезно приводить какие-то аргументы. Ненависть – это чувство, это не порождение рассудка, это то, что у тебя в душе. Ненавидящего тебя можно только убить. И они убивали – но на их место вставали все новые и новые, все больше и больше. К четырнадцатому году даже самым закоренелым оптимистам стало понятно, что их ненавидит не Аль-Каида, не мелкие группы отщепенцев – а миллиард человек. Они пользуются мобильными телефонами, автомобилями, Интернетом, они могут одевать одежду, сделанную в Америке, но они Америку ненавидят.
Вторая – русофобия.
Давняя и во многом тоже иррациональная реакция американского политического истеблишмента, имеющая глубокие корни в том, что значительная его часть представляла собой выходцев из Европы, в том числе Восточной Европы, в первом или втором поколении – а там Россию не любили. Россия, впрочем, и сама ничего не делала для того, чтобы ее любили. Отношения между Россией и США были напряженными и до взрыва, после взрыва наступил настоящий шок, а вот после того, как в газеты просочилась история о разгромленной станции ЦРУ и высланных американцах, шок перерос в настоящую ненависть. Ненависть, которой было столь много, что она грозила затопить и Белый дом вместе со всеми его обитателями.
В отличие от предыдущего его обитателя – человека во многом иррационального, руководствующегося комплексами, обидами, предположениями, мнительностью, – нынешний президент был человеком рациональным. Конечно, не столь рациональным, как сухие и холодные немцы, но все же в своих решениях он привычно руководствовался логикой, отодвигая эмоции на второй план. Ему не следовало заботиться о своем политическом выживании – этот срок был вторым и третьего быть никак не могло. Но вопрос был в том, кто займет это место после выборов, при том, что предвыборная кампания уже шла. И даже гибель основного кандидата от Республиканской партии дела не меняла – скорее она его усугубляла, открывая путь откровенным радикалам. Президентская кампания от обсуждения дефицита бюджета и все никак не запускающегося механизма экономического роста моментально свернула на внешнюю политику и конкретно – на Россию. Республиканские кандидаты соревновались в экстремальности высказываний в отношении России – и кандидат демократический, уже стоящий одной ногой в Белом доме, вынужден был не отставать, чтобы не потерять рейтинг. И партия, точнее, ее исполнительный комитет давил на него, чтобы и он высказался и что-то сделал, чтобы не показать слабость демократов и не подорвать их шансы на новые четыре года. Давление было такое, что иногда он жалел, что в том проклятущем зале было так мало демократов. Его собственная партия рухнула на него, как тонна кирпичей.