Лила, Лила
Шрифт:
Сердце у Давида забилось как безумное.
Во время вступительной речи г-жи Ребман Давид стоял за занавесом, пытаясь почерпнуть спокойствие из ее дрожащего голоса и бесконечных оговорок. Но мысль о том, что среди множества людей, которые вот сейчас устремят на него взгляды, могут оказаться знакомые, повергала его в панику. Он крепко стиснул в руках книгу, ожидая сигнальной фразы: «Дамы и господа – Давид Керн!» Вслед за тем двое рабочих сцены немного раздвинут занавес, Давид выйдет на сцену, коротко поклонится и сядет
Видимо, эта фраза уже прозвучала, потому что рабочие внезапно взялись за дело и занавес перед Давидом раскрылся. Он шагнул вперед, свет прожектора ослепил глаза, и он машинально заслонил их книгой, как курортник на залитой ярким солнцем террасе. К аплодисментам публики примешались смешки.
Давид поклонился, сел за стол и открыл книгу. Бросив взгляд в зал, он увидел черную пещеру, только первый ряд был кое-как различим – неясный темный контур. Лиц не разглядишь, а тем более никого не узнаешь.
Может, там, внизу, сидит тот, кому известно, что он обманщик?
Сквозь толпу в фойе г-жа Ребман провела еще оглушенного аплодисментами Давида к столу, где ему предстояло подписывать экземпляры. Тут и там мелькали знакомые лица, кивали ему и исчезали прежде, чем он успевал сообразить, кто это был.
У стола уже выстроилась длинная очередь. Давид сел, вынул из нагрудного кармана автоматическую ручку – подарок Мари специально для этой цели, – отвернул колпачок и взял первую книгу. Ее протянула старая дама, захватившая с собой целых три книги.
– Соне, – сказала она и добавила: – Это моя внучка, ей восемнадцать лет.
По опыту Давид уже знал: если первая читательница просит личного посвящения, вторая попросит о том же. И приготовился к долгой процедуре.
Через добрых полчаса – сухопарый мужчина в роговых очках как раз смущенно продиктовал: «Милой Плюшечке к сорокалетию» – он поднял голову и увидел улыбающееся лицо Мари.
– Что-нибудь, – попросила она.
И Давид написал:
«Мари, Мари,
любовь мою
прими!
Мари прочитала, сложила губки как бы для поцелуя и сказала:
– Увидимся в «Зебре».
Давид провожал взглядом гибкую фигурку в узком коротком платье, пока она не исчезла за дверью, и думал: я единственный знаю, что у нее под платьем.
– Альфреду Дустеру, пожалуйста.
Перед ним стоял маленький старичок в потрепанном хлопчатобумажном пиджаке. Лицо красноватое, белки водянистых глаз отдают в желтизну. Улыбка обнажает чересчур ровный ряд чересчур белых зубов.
– Кому, простите? – переспросил Давид.
– Альфреду Дустеру, – повторил старикан.
Как в трансе, Давид продолжал подписывать книги – может, полчаса, может, всего минут десять. Запомнил только, что в очереди жаждущих автографа была
Когда наконец последний читатель получил свое посвящение, г-жа Ребман притащила ящик с книгами и просияла:
– Придется еще поработать!
Она успела освежить помадой губы и зубы и начала стопкой выкладывать книги на стол, успокоив его:
– Только ваше имя.
Г-жа Ребман снимала с книг пластиковую пленку, Давид открывал нужную страницу и подписывал.
Фойе опустело – кроме гардеробщицы и сторожа, никого не осталось. Где-то за дверьми караулил человек, знавший Альфреда Дустера. «До встречи, – многозначительно усмехнулся он. – До встречи».
Что это – случайность? Вправду ли старикан знал кого-то по фамилии Дустер? Или так звали его самого? Может, на его чтения пришел человек, чье имя случайно совпало с псевдонимом покойного автора, известным одному только Давиду?
Нет, таких случайностей не бывает. Произошло самое страшное. Не предусмотренное сценарием: обман раскрылся.
– Кто такой Альфред Дустер? – спросила г-жа Ребман, с недоуменным смешком.
Давид испугался. Еще один, кому известна правда?
– Кто? – с трудом выдавил он.
– Альфред Дустер. – Она показала ему книжную страницу, на которой он только что написал: «Альфред Дустер».
Сторож выпустил Давида и г-жу Ребман на улицу и запер за ними дверь. Чтения начались мягким летним вечером, однако теперь задул порывистый ветер, нахмурило, полил холодный осенний дождь.
Минуту-другую они в нерешительности стояли под козырьком Городского театра. Г-жа Ребман прикидывала, не вернуться ли внутрь и не попросить ли взаймы зонтик, но тут неоновая вывеска и лампы в витринах с афишами погасли, и, поскольку до «Зебры» было рукой подать, они решили добраться туда, прячась под карнизами домов.
У каждого подъезда, на каждом углу Давиду мерещился тот старикан. И когда они благополучно добрались до ресторана со стилизованной светящейся зеброй возле входа, у него отлегло от сердца.
Общество за длинным столом, который зарезервировала г-жа Ребман, встретило его аплодисментами. Давид с радостью отметил, что ему оставлено место рядом с Мари. Она жестом позвала его к себе и что-то сказала своему соседу. И в эту самую минуту Давид сообразил: это человек, который знал Альфреда Дустера.
Давид сел, поцеловал Мари в щеку. Она притянула его поближе и шепнула на ухо:
– Ты был бесподобен!
Подхватив со стола бутылку, она налила ему красного вина. Все собравшиеся подняли бокалы. Он тоже взял свой, кивнул застолью и пригубил вино, избегая смотреть на соседа Мари.