Лили и майор
Шрифт:
— Ну, значит, мне самой придется приехать к вам в гости, — надула губки Абигейл. — Вот, правда, возьму и приеду на свой медовый месяц.
— Ты всегда будешь у нас желанной гостьей, Абби, — улыбнулся Калеб, — можешь в этом не сомневаться.
— Не понимаю, за каким лихом вам нужно возвращаться в эту глушь, — жеманно произнесла Сандра. Беременность красила ее, и Сандра вполне преуспела, дрессируя лейтенанта Костнера. — Там же нет никого, кроме банд диких индейцев, разбойников и солдат!
— Это наш дом, — тихо сказала Лили, продев свою
Калеб посмотрел на нее и лишь молча кивнул, но глаза его сияли.
Между Калебом и Джоссом установились вполне мирные, хотя и довольно-таки натянутые отношения. Несмотря на это, и Джосс, и Сусанна настояли на том, что надо устроить грандиозную вечеринку в честь отъезда Лили и Калеба, причем Сусанна ссудила невестке бесподобное вечернее платье, чтобы та принарядилась по такому случаю.
Лили как раз уселась передохнуть в промежутке между танцами, когда Калеб взял ее за руку, увел в уединенный сумрачный уголок и преподнес что-то в бархатной шкатулке.
— Это когда-то принадлежало моей матери, — тихо сказал он.
Затаив дыхание, Лили подняла крышку. В шкатулке лежало серебряное ожерелье тончайшей работы, усыпанное дождем бриллиантов.
— Ах, Калеб, — прошептала она.
Холидей взял с темного бархата произведение ювелирного искусства и подошел сзади, чтобы накинуть ожерелье Лили на шею и замкнуть замочек. А потом наклонился и поцеловал то место, где соединились концы серебряной цепочки.
— Когда-нибудь твой сын наденет его своей жене.
Лили повернулась и заглянула Калебу в глаза. Если у нее до сей поры и оставались какие-то сомнения по поводу его чувств к ней, теперь они ушли навсегда. Ни один мужчина не станет дарить женщине такую дорогую его сердцу фамильную вещь, если он не обожает ее всей душой.
— То, что я повстречалась с тобой, стало самым чудесным событием в моей жизни. — И она улыбнулась, припомнив тот хлопотливый денек в Тайлервил-ле, когда над ней подшутили солдаты и она уронила свой поднос. — Хотя могу сказать честно, что тогда я об этом и не подозревала.
Калеб приподнял ее лицо за подбородок и запечатлел у нее на губах нежный поцелуи.
— А я не сомневался в этом с самой первой минуты, — произнес он, когда его губы оторвались от ее. — Я знал, что должен остаться с тобой навсегда. Мне просто не хватило тогда прозорливости распознать, что ты создана быть супругой, а не любовницей.
Лили переполняло чувство спокойной радости. Все, чего ей еще надо было от жизни — разыскать своих сестер.
— А сейчас, пока ты будешь танцевать со всеми этими твоими поклонниками, — продолжал Калеб, и его глаза сверкнули, когда он кивнул в сторону толпы изящных молодых людей, переполнявших бальный зал, — я бы хотел, чтобы ты ни на минуту не забывала, в чьей кровати ты спишь.
Не успела Лили вымолвить и слова, как он опустил плечи ее платья так,
— Калеб! — шепнула она, с испугом подумав о том множестве людей, что танцуют и веселятся за полупрозрачной занавеской, отделявшей эту нишу от остального зала. Она прикрылась было ладонями, но Калеб засунул в карман шкатулку от ожерелья, схватил ее за руки и отвел их за спину.
Ее чудесной формы груди предстали перед его взором в полной своей красе, и соски на них послушно налились соком и затвердели под его взглядом.
— Ты — моя, — напомнил Калеб, и Лили с трудом могла бы сказать, чем полнее владеет ее муж: ее телом или ее душой. А он наклонился и взял в рот ждавший его прикосновений сосок.
Лили до боли закусила губу, чтобы не застонать от возбуждения: несомненно, этот неподобающий для бальной залы звук был бы услышан всеми гостями. Ее обычно столь непокорный дух был сломлен.
— Калеб, — прошептала она, — уведи меня куда-нибудь и давай займемся любовью.
— Не сейчас, — покачал он головой. — Просто я хочу, чтобы ты думала только обо мне весь остаток вечера.
Калеб вполне добился своего, ибо тело и душа Лили так жаждали слиться с ним, что она больше ни о чем не думала на протяжении всего бала. А через несколько часов в супружеской постели Калеб удовлетворил ее желание до полного изнеможения обоих.
Чикаго, конечно, успел сильно измениться с тех пор, как ее увезли отсюда, и теперь возвращение вызвало в Лили странную смесь чувств: ностальгию, гнев, меланхолию и радость. В нетерпении она мерила шагами холл в отеле, пока Калеб снимал для них номер. Когда с этим было покончено, они должны были пойти на прием к доктору, хотя Лили чувствовала себя превосходно.
— Ну почему мы не можем пойти туда после того, как побываем у маминого адвоката?! — капризно спросила она, беря мужа за локоть. Ей казалось, что у врача они только впустую потратят время.
— Беременные женщины требуют особой заботы, Лили, — покачал головой Калеб, — и я желаю быть уверенным, что у тебя все идет как надо. Подумай хотя бы о том, что, когда мы вернемся домой, к твоим услугам не окажется никого, кроме старого дока Линдсея, а он понимает в родах не больше, чем наш коновал.
Лили была в отчаянии, но понимала, что дальше спорить с Калебом бесполезно, время дорого. С равным успехом она могла бы спорить с почтовым ящиком на углу.
Они наняли кеб, чтобы добраться к доктору, которого рекомендовали им в отеле, и Калеб едва ли не силой завел Лили в подъезд высокого кирпичного здания в центре города. Кое-какие места казались Лили смутно знакомыми.
Доктор как ни в чем не бывало велел Лили раздеваться н ложиться на смотровой стол, и она повиновалась лишь потому, что это был добродушный пожилой джентльмен с седой бородой и добрыми голубыми глазами. И все равно она зарделась, как маков цвет, и стыдливо укрылась белой простыней, которую он ей дал после осмотра.