Лилит

МакДональд Джордж

Они перебрались на другой конец фруктовой долины и никогда больше не рисковали сунуться в лес.

Гпава 34

ПОДГОТОВКА

Как только Малютки одержали победу, женщина из Булики завела разговоры о городе и много рассказывала о его незащищенности, о злобной принцессе, которая там всем заправляет, и о трусости его жителей. Прошло несколько дней и дети не говорили уже ни о чем, кроме Булики, несмотря на то, что никто из них не имел ни малейшего представления о том, что из себя представляет этот город. И тогда впервые я стал догадываться о замыслах принцессы, хотя все еще не понимал, зачем ей это надо.

Мысль о том, что надо завладеть этим местом, больше всего запала в голову Лоны –

ив мою тоже. Дети теперь так быстро развивали свой дар, что я не видел серьезных преград к осуществлению этого замысла. Я знал об одном уязвимом месте этой ужасной женщины или леопардихи – Лилит, ее судьбу в той ее части, в которой она была связана со своей дочерью. И древнее предсказание тоже повлияло бы на горожан: воистину, все, что в этом предприятии стоило называть риском, можно было не принимать во внимание. Кто мог бы сомневаться в успехе? Только не Малютки, которые из толпы детей стремительно превращались в молодых людей, чье управление и влияние было бы всецело направлено на добродетель и справедливость. Может быть, управляя злыми жителями города железной рукой, они бы искупили грехи этого народа?

В то же время я вынужден признаться, что и я сам был не прочь извлечь выгоду из этого предприятия. По правде говоря, мне казалось, что Лона займет трон, который прежде принадлежал ее матери, и, естественно, сделает меня своим супругом и министром. Я бы посвятил свою жизнь служению ей; и, строго между нами, могло ли быть что-то, что мы не смогли бы сделать с помощью Малюток для развития благородного государства?

А еще я вынашивал совсем уж идиотскую мысль об открытии торговли драгоценными камнями между нашими мирами – к счастью, невозможную, так как это не принесло бы ничего, кроме вреда, обоим мирам. Вспомнив то, о чем говорил мне Адам, я предложил Лоне найти им воду, которая, возможно, ускорит рост Малюток. Она благоразумно рассудила, однако, отложить это на будущее, так как мы не знали, что может произойти вначале, но вот потом, с течением времени, это непременно станет предметом обсуждения.

– Они то, что есть и без этого! – сказала она. – Когда мы возьмем город в свои руки, мы поищем воду!

И вот мы начали готовиться, постоянно проводили смотры нашим забавным войскам и боевым товарищам. Лона уделяла больше внимания организации командования, пока я тренировал маленьких солдат. Они совершенствовались в метании камней, я учил их обращаться с некоторыми другими видами оружия и делал все, что мог, для того, чтобы подготовить из них воинов. Самым трудным было заставить их собираться под своим флагом немедленно после того, как прозвучит сигнал. Большинство из них было вооружено пращами, некоторые из детей постарше – луком и стрелами. У старших девочек были пики из шипов алоэ, твердые, как сталь, и острые, как иголки, снаряженные длинным древком – весьма грозное оружие! Их единственной обязанностью было присматривать, чтобы слишком маленькие дети не принимали участия в сражении.

Лона порядком подросла, но, похоже, этого не замечала: она всегда была и до сих пор оставалась самой высокой из всех детей! Ее волосы были много длиннее, и она стала уже почти взрослой женщиной, но не потеряла детского очарования. Когда мы впервые встретились после нашей долгой разлуки, она отложила в сторону своего ребенка, обняла меня за шею и молча прижалась ко мне, ее лицо сияло радостью: ребенок захныкал, она бросилась к нему и немедленно прижала его к груди. А когда она возилась с каким-нибудь беспечным, упрямым или слишком чувствительным малышом, она была похожа на ласковую бабушку. Мне казалось, я знаю ее уже долгие годы, даже всегда – и даже до того, как началось время. Я с трудом вспоминаю свою мать, но в мыслях моих теперь она была такой же, как Лона; и если я представлял себе сестру или ребенка – неизменно у них было лицо Лоны! Каждый образ, возникавший в моей голове, обращался к Лоне, она была женой моего сердца! Она почти никогда не искала моего общества, но почти всегда была от меня на таком расстоянии, что я мог ее позвать. Все, о чем я думал и все, что я делал, я обсуждал

с ней, и радовался оттого, что, когда она занимается своим делом совершенно независимо, все же она дома, рядом со мной. Никогда она не пренебрегала меньшими детьми ради меня, и моя любовь только подстегивала мое чувство ответственности. Любить ее и выполнять свой долг – это, конечно, не одно и то же, но это неотделимо друг от друга. Она могла предложить мне что-то, что я должен был сделать, или спросить меня, что должна сделать она, но никогда не думала о том, нравится ли это мне, а уж тем более, ей самой, или заботило ее что-то сверх того, что должно быть сделано. Ее любовь захлестывала меня – не ласками, но близостью узнавания, и мне это не с чем это сравнить, кроме как с принесением в жертву священного животного.

Я никогда ничего не рассказывал ей о ее матери.

Лес был полон птиц, чье оперение ничем не уступало великолепием их песням, и это, казалось, возмещало недостаток цветов, которые, вероятно, не могли расти без воды. Их чудесные перья можно было встретить повсюду в этом лесу, и мне запала в сердце мысль сделать из них наряд для Лоны. Пока я был занят тем, что собирал их и выкладывал рядами, она наблюдала за мной, явно оценивая мой выбор цвета и порядка, но никогда не спрашивала, что я конструирую, хотя несомненно ждала, когда на свет появится результат этих моих трудов. И это в конце концов случилось – через неделю или две я сделал длинную свободную накидку с отверстиями для рук; ее надо было закреплять у шеи и талии.

Я поднял накидку и надел ее на Лону. Она встала, сняла ее и положила к моим ногам – я думаю, надевать на себя такую вещь показалось ей неприличным. Я снова одел ее и показал, куда нужно просунуть руки. Она улыбнулась, посмотрела на перья, погладила их, а затем снова сняла накидку, но положила уже рядом с собой, а когда уходила, то взяла ее, и несколько дней я не видел своего произведения. В конце концов однажды утром она пришла ко мне одетая в накидку и принесла с собой другую одежду, которую она сделала самостоятельно, но из высушенных жестких листьев вечнозеленого растения. Она была прочной, почти как кожа, и выглядела, как кольчуга. Я немедленно примерил ее, и с тех пор мы всегда надевали их, когда ездили верхом.

Верхом, потому что у окраины леса появилось однажды стадо рослых коней, с которыми мы вскоре стали друзьями, так как они были достаточно умны, чтобы не бояться столь отличающихся от них самих созданий. Двух из них, самых изящных, я вышколил для себя и Лоны. Уже привыкшая ездить на маленьких, Лона получила огромное удовольствие, когда впервые она посмотрела вниз со спины огромного животного, а конь выглядел так, словно гордился той, кого нес на себе. Мы упражнялись с ними каждый день, и в конце концов они прониклись таким доверием к нам, что повиновались немедленно и ничего не боялись, после чего мы всегда выезжали на них на парады и марши.

Со временем наше предприятие, конечно, показалось мне авантюрой, но вера в него женщины из Булики, была ли она настоящей, или наигранной, всегда перевешивала мои сомнения. Магия принцессы, утверждала она, против детей окажется бессильной, так же, как и ее власть над всеми другими силами, и одни наши союзники-животные станут решающим фактором превосходства; она сама, говорила она, готова с палкой в руках одержать верх над любыми двумя мужчинами из Булики. Она признавалась, что очень боится леопардихи, но с нею был готов встретиться я сам. Однако я возражал против того, чтобы взять с собой всех детей.

– Не лучше ли будет, – сказал я, – если вы останетесь в лесу с младенцами и самыми маленькими детьми?

Она ответила, что очень надеется на то, что вид крошек произведет впечатление на женщин, особенно на матерей.

– Когда они увидят Маленьких Друзей, – говорила она, – они завоюют их сердца без боя, и я должна быть там, чтобы остановить их! Если там в ком-то еще и осталась капля отваги, то осталась она именно в женщинах!

– Ты не должна обременять себя и брать с собой кого-нибудь из детей, – сказал я Лоне, – ты будешь нужна повсюду и всем.