Лиля Брик. Жизнь
Шрифт:
Красота сестер всегда останавливала внимание окружающих, она служила вдохновением для поэтов, писателей, художников. Глаза Эльзы воспел в знаменитой поэме Луи Арагон, их не раз писал Анри Матисс, Ив Сен- Лоран создал костюм «Глаза Эльзы», вышив по черному бархату фиолетовым и золотым бисером необыкновенные зрачки. В двадцатые годы ее благосклонности тщетно добивались многие замечательные молодые люди, среди них — Василий Каменский, Роман Якобсон, Иван Пуни, Виктор Шкловский, на их долю выпало пронести чувство к ней через всю жизнь, но остаться лишь друзьями. Она стала главным персонажем романа Шкловского «ZOO», который читают и сегодня, а Виктор Борисович говорил, что все его способности к несчастной любви ушли на героиню «ZOO» и что с тех пор он может любить только счастливо.
Разойдясь
В свое время, рассказывала Эльза, Лиля подарила крупные коралловые бусы Елене Тагер. Когда Марина Ивановна Цветаева увидела их, она стала просить Тагер отдать эти бусы ей, уж очень понравились. Каждый раз, как встречала ее, так и просила. «Я не могу, — отвечала та, — мне их подарила Лиля Юрьевна». — «Так попросите ее, чтобы она разрешила вам отдать эти бусы мне!» Та, помявшись, спросила Лилю. И Лиля, несколько обескураженная, что ее подарок хотят передарить, все же разрешила, учитывая, что кораллы будет носить Цветаева, которой этого так хочется. Тагер отдала их Марине Ивановне, а та на следующий же день… их продала! «Ну, не может быть!» — «Как так не может быть, когда Тагер сама, каясь, сказала об этом Лиле. И очень на Марину похоже». И как реагировала Лиля? Она сказала: «Бедная! Представляю, как она нуждалась».
Еще будучи женой Андре Триоле, Эльза побывала на Таити и прислала оттуда письмо Шкловскому, обыкновенное, нелитературное, которое ему так понравилось, что он прочел его Горькому. Дело было в Берлине в двадцатых годах. И Горький откликнулся: «Я бы очень советовал автору письма написать о Таити, вероятно, это очень удастся ей. Писать же надо, опираясь только на свои впечатления и только их имея в виду… Яркие мелочи должны быть подчеркнуты, тогда они заблестят, как драгоценные камни, но их не должно быть много, иначе блеск их затемнит существенное. Существенное же должно быть ощутимо-непонятно, как все существенное и всякая новизна. Действительность, видимая впервые, ощущается как фантастика. Это ощущение очень важно сохранить. Не надо бояться наивности, наивность предохраняет от многословия, всегда пагубного в искусстве слова…»
Свои первые книги Эльза написала на русском языке, потом стала писать по-французски. Много переводила. Трудно переоценить ее деятельность, ее неукротимое желание знакомить французов с русской культурой, а советских людей — с французской.
Вместе с Константином Симоновым Эльза написала сценарий фильма «Нормандия — Неман». Это она — одна из самых активных устроителей выставки в Лувре неизвестного французам гениального примитивиста Пиросма- нишвили. Это она организовала и прокомментировала выставку Маяковского, которую провезли по городам Франции в духе русских передвижников. Это она придумала, чтобы знаменитая Любовь Орлова сыграла в Москве «Милого лжеца» Килти, переведенного ею и поставленного Ниной Михоэлс. Это она на страницах газет представляла парижанам только что изданную повесть Чингиза Айтматова или новую роль Николая Черкасова и еще не знакомую французам Плисецкую.
В начале пятидесятых годов Эльза с Арагоном решили подыскать себе к надвигающейся старости загородный дом и в конце концов остановили свой выбор на… полуразрушенной мельнице неподалеку от Парижа, в местечке Сен- Арну. Мельницу перестроили, получился уютный и оригинальный дом. «Боже мой, наконец-то мы отрезаны от всех этих любителей пожирать чужое время!» Для нее было важно одно — писать. Чем дальше — тем времени все меньше, «не успеешь отметить один день рождения, как уже наступает следующий», а она была полна планов и надеялась,
Сестры переписывались более пятидесяти лет, и большинство писем сохранилось. Они лежат в архивах Москвы и Парижа. Переписка эта интересна и панорамой культурной жизни, и литературными суждениями, и сложной мозаикой политической жизни Франции, и знаменитыми персонажами XX века, и обычными житейскими делами…
Письма молодых лет — в числе серьезного и существенного — пестрят разговорами о моде, описанием блузок, цвета губной помады, формы шляп и названиями духов. В них — рисунки платьев, фасоны причесок, высота каблуков, что носят в Париже. Но с годами все чаще мелькают рецепты лекарств, просьбы прислать пилюли, инструкции инъекций, вопросы относительно кардиограмм и давления… Правда, тема одежды окончательно не исчезает, но больше внимания уделяется, скажем, не модной обуви, а обуви удобной. И на первое место ставится не фасон осеннего пальто, а его легкость. И это естественно: какие-то интересы женщин меняются, но навсегда не исчезают.
Вот письмо Лили Юрьевны: получив ответ на свое письмо Сталину, она тут же все подробнейше описала сестре — и текст, и резолюцию вождя, и как все двинулось с места, а в следующем абзаце все же:
«Платье, которое ты мне прислала, я ношу не снимая. То же со шляпами. Если ты уже получила деньги, купи мне, пожалуйста, два полувечерних платья (длинные) — одно черное, второе какое-нибудь (если не слишком дорого, то что-нибудь вроде парчи, обязательно темной) и туфли к ним. Материи в этих платьях — позабавнее, туфли — тоже. Потом мне нужно 4 коробки моей пудры (телесного цвета); 3 губных карандаша Ritz — твоего цвета; румяна Institut de Beaute. Как видишь — список огромный, а денег мало! Скомбинируй как-нибудь. Если лень или некогда возиться — можно ничего не покупать, наплевать! Напиши немедленно все, что тебе нужно. Все могу прислать. Как твое здоровье? Напиши подробно».
Из писем Лили нельзя узнать, что было в те годы в стране — по той простой причине, что вся корреспонденция перлюстрировалась и рассказ о том, что творится вокруг, грозил неминуемой карой. А с той стороны приходили письма, где было все, чем жила Франция, — митинги и забастовки, политические скандалы и Испанская война… И полно чисто житейских подробностей — как, например, в этом письме из Парижа летом 1937-го:
«Моя родная Лилечка! У нас волнение — послезавтра грандиозный вечер в пользу испанских детей, организованный «Се Soir»’oM. Арагоше сшили фрак! Портной приходит в 8 утра — мерить. Портниха одолжила мне платье — длинное и накидку из перьев, как на Марлен Дитрих! Форменный маскарад. Если ты получаешь «Се Soir», то увидишь, что на вечере участвуют Мистингетт, Жозефина Бекер и т. д., и т. д. Будет лотерея — Пикассо, Леже дали картины, мои связи с «couture» принесли нам платье от Лелонг за 2000 франков! Билеты от 10 до 100 франков почти все распроданы. В редакцию беспрерывно приходят актеры, между прочим обезьяна Тото! Она со всеми здоровается за руку (обезьяна большая, мне до плеча), как хорошо воспитанные дети, читает газеты и только что не разговаривает, а когда ушиблась, то ходила взад и вперед по комнате и совершенно по-человечески ныла — уй-уй-уй!».
Осенью 1962 года пришло письмо, где Эльза писала: «Теперь расскажу вам необычайную вещь. Я позвонила художнику Абидину, пригласила к обеду (завтра будут гости — блины! и Симоновы, двенадцать человек, для нас это много!). Но дело не в этом: Абидин сказал мне, что, переходя через мост для пешеходов, напротив Академии, он увидел намалеванный на мостовой Лилин портрет! Не буду рассказывать, что он рассказывал, мы с Арагоном сели и поехали к тому мосту. Там разместились художники, которые живописуют на асфальте, за что им опускают в кружку монеты, — и вот стоят три паренька, лет по двадцать им, и в ногах у них огромно увеличенная обложка «Про это» — так и написано — и, вокруг, по- французски и по-русски Володины стихи. Лиля ярко-чернобелая, а стихи немножко размылись — ночью была страшная гроза.