Лиля Брик. Жизнь

Катанян Василий Васильевич

Не успела просохнуть типографская краска этой статьи, как уже «Спид-инфо» поспешил нас удивить, повторяя и обогащая несуразности из журнала «Космополи- тен» за апрель 1995 года.

«Вокруг их отношений было множество всевозможных выдумок», — пишет, предваряя свою статью, Светлана Бестужева-Лада. Действительно — было, но куда меньше, чем сегодня. Нынешнее поколение журналистов засучив рукава взялось за эту пару не на шутку, переписывая друг у друга нелепости с усердием, которое лучше бы было пустить на элементарную проверку фактов — подчеркиваю: элементарную. Так, например, легко можно выяснить, что Лиля Брик была старшей сестрой, Эльза же, соответственно, младшей, а не наоборот; и не кончала ЛЮ архитектурный институт и не владела «кистью художника». И на тот случай, если автор статьи

снова вздумает писать про «любовь в жизни гениев», то хорошо бы все же правильно цитировать предсмертное письмо поэта (предсмертное!) или резолюцию «отца народов» — это все-таки документы исторические и не раз публиковались. И не мешает учесть, что уважаемая Т.ИЛещенко-Сухомлина (а не Сухомлинова) в день похорон поэта была за границей и гиньольную сплетню о том, что ЛЮ звала окружающих смотреть, как горит мертвое тело Маяковского, могла повторить только с чужих недобрых слов, а не так, как написано: «вспомнить». И никогда ЛЮ не запирала Маяковского в кухне (как это себе представить?!), тем более, что сам автор далее разбивает эту выдумку цитатой Л.Брик: «…Все сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и т. п. совершенно не похожи на то, что было». И железный занавес для Лили Брик тоже был опущен, как для всех советских граждан; и рака у нее никогда не было, и покончила с собой она в восемьдесят шесть лет, и было это вовсе не в Риме, а в Переделкине… Не много ли путаницы даже в описании ее смерти? Почему бы не быть точным там, где речь идет о реальном человеке, а не выдуманном персонаже?

Все это напечатано под рубрикой «Малоизвестные факты о знаменитом «треугольнике». Правильнее было бы — «Несуществующие факты».

И вот уже в книге журналиста Валентина Скорятина, жаждущего доказать вину ЛЮ в смерти Маяковского, мы находим «свидетельские» показания о дне похорон Маяковского. Цитирую:

«Поэт Саша Красный (Александр Иосифович Брянский) уже в наши дни в разговоре с репортером «Московской правды» (7 августа 1991 года) припомнил такую деталь: «…когда фоб с телом поэта опустили в печь, Лиля позвала Осипа Брика: «Пойдем посмофим!» Он отказался, и тогда она обратилась ко мне: «Товарищ Красный (имя, всфечающееся в маяковедении впервые), а вы не пойдете?» Я согласился. Мы спустились в подвал и заглянули в окошко печи. Тело Маяковского было охвачено пламенем, и на наших глазах оно начало подниматься из гроба. Лиля закричала: «Его живого сжигают!»

К сожалению, в «Литературной энциклопедии» нет названного свидетеля, и выяснить его год рождения не уда-

лось, чтобы как-то объяснить аберрацию его памяти. Не упоминается он и в книге «Маяковский. Хроника жизни и деятельности», где названы имена всех людей, хоть каким- то боком причастных к биографии Маяковского. Но почему-то чудовищное по сути и невозможное по действительности свидетельство этого персонажа пошло гулять по миру.

Но не только на страницах книг, журналов и газет авторы пытались всячески опорочить Лилю Юрьевну, придумывая одну небылицу за другой. Многие читатели радостно подхватывали печатную ложь, утоляя этим свое самолюбие — вот какие они, знаменитости, или удовлетворяя свою зависть к прославленной женщине.

Омерзительные по наглому тону и по содержанию письма попадались и в корреспонденции, которую получала ЛЮ. В этих письмах отражалось кроме подхваченной авторами лжи еще и отвратительное юдофобство.

Так, среди сотрудников Института мировой литературы ходил анонимный пасквиль, который чья-то «добрая душа» переслала ЛЮ. Там можно было прочесть следующие строки:

«Еще до революции молодой Маяковский близко сошелся с Осипом Бриком. Осип был человеком без определенных занятий, пытался неудачно писать, не брезговал спекулировать ювелирными драгоценностями. Оба знакомятся и быстро сходятся с сестрами-еврейками Лилей и Эльзой, девицами без моральных устоев… Лиля Брик с ведома Осипа, а может быть, по его настоянию, становится по совместительству сожительницей Маяковского. Все трое поселяются в одной квартире в районе Таганки. Невозмутимый Ося мирится с тем, что его жена периодически меняет постели сожителей. Что делать? Если интересы еврейства этого требуют, нужно быть выше предрассудков!» (А интересы еврейства, видимо, этого требовали!)

И

после ее смерти продолжали выдумывать про нее «красивые небылицы», как, например, в «Воскресении Маяковского» Ю.Карабчиевского. Сказочные туалеты от Ива Сен-Лорана, среди которых тафтовое платье, задуманное для ношения на голом теле, — его должна была надеть восьмидесятишестилетняя женщина, прикованная к постели переломом шейки бедра, чтобы со свистом сбросить, прельщая несуществующего любовника! Далее следовал рассказ о том, как она украшала себя драгоценными серьгами, которые никогда не носила, или куталась (!) в манто по последней моде (все на том же ложе). Все это не снимало с нее обязанности, будучи безнадежно больной, кокетничать вперемежку с приезжавшими неотложками.

Нет, пишущий о ЛЮ не допускает просто преклонения знаменитого кутюрье перед знаменитой женщиной — тут должен быть роман, обольщение и прочая чепуха из арсенала французской любовницы, будто бы со знанием дела описанного на сей раз писателем Ю.Карабчиевским, который в глаза не видел ни ЛЮ, ни Параджанова, ни платьев, ни серег, а кстати, и той же самой мадам Бова- ри. Не важно! И не важно, что умирающий Параджанов на смертном одре вынужден был писать опровержение, что не из-за его безответной любви к нему покончила с собой ЛЮ, — лишь бы побольше шума, пены, сенсаций про больную старую женщину. Будто мало было сенсаций про живого, реально живущего персонажа…

Мало, мало, давай сочиним еще!

А тут возникает почти из небытия на русском языке пасквиль французского писателя Поля Морана «Я жгу Москву», написанный им после возвращения из Москвы в 1925 году, — в нем автор описывает быт троих людей (назвав Лилю Юрьевну, видимо смеха ради, Василисой Абрамовной). В голодные двадцатые годы приехавшему в Москву Морану в доме Маяковского и Бриков всегда подавали тарелку щей (хлебосольство было у ЛЮ в крови). Моран же отблагодарил ее, обсмеяв и обругав, приписав несуществующих кавалеров (например, знаменитого танцовщика Асафа Мессерера, описал, будто присутствовал при том, как ЛЮ и Мессерер развлекались под пушистой дохой, едучи на извозчике из театра). И все это опубликовано в 1996 году, с глубокомысленными псевдонаучными примечаниями, неким М.Золотоносовым в славном городе Санкт-Петербурге с разъяснением, почему это ЛЮ называют «дамой общего пользования». Клевета не дремлет, нет, не дремлет даже семьдесят пять лет спустя. А доказать что-либо уже нельзя, — все действующие лица давно ушли из жизни. И вся эта клевета реанимируется под красивым предлогом дополнить научно то, что упущено «маяковедением».

Особенно обидно, когда неточности о ЛЮ исходят от людей, которых она искренно любила, ценила и привечала. Тем более, когда речь идет о поэтах.

Поэт Виктор Соснора, тот самый, которого очень любила ЛЮ и которому протежировала, в 1990 году опубликовал роман «Дом дней», в котором с реально существовавшими людьми, даже не прикрытыми псевдонимами, расправился, как ему вздумалось, с легкостью мысли необыкновенной.

Среди персонажей романа присутствует и Лиля Юрьевна. Соснора часто бывал у ЛЮ, они переписывались. И он мог бы удержаться от небылиц по отношению к ней.

Соснора пишет, что Полина Ротшильд, с которой ЛЮ дружила в последние годы своей жизни (из тех самых Ротшильдов), «долго дарила Лиле изумруды». Не дарила Полина Ротшильд Лиле Юрьевне ни одного изумруда или другого драгоценного камня ни «долго», ни единовременно. Никогда, ни одного.

Соснора пишет, как ЛЮ плевалась и скандалила в партере Большого театра, да еще балдой себя обзывала, что не на тот балет пришла. А плеваться смачно в партере театра для нее было просто немыслимо — слишком была она для этого хорошо воспитана.

А теперь о более серьезном.

Соснора откуда-то выдумал, что ЛЮ вышла замуж за В.М.Примакова с условием, что он пойдет к Сталину по делам Маяковского. Так уж Сосноре захотелось.

А вот что Соснора выдумал о письме ЛЮ Сталину (цитирую дословно):

«Письмо Лили — не секрет. Вот, скажем, цитата из письма Лили Сталину, я (т. е. Соснора. — В.К.) выписываю дословно: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи». Это и далее — слова Лили, подчеркнутые Сталиным и подписанные его инициалами красным карандашом».