Лимонад
Шрифт:
Ретировавшись с места преступления, я вытер о штаны одно яблоко и стал есть. Я подошел, посмотрел еще раз в щель на злобную, золотозубую зверюгу. Потом швырнул ей навесом через забор огрызок. Зверюга залаяла и стала рваться, как бешеная. Я хотел было еще немного ее подразнить, но передумал и вернулся к загадочной калитке.
Я решил провести простой опыт. Отойдя на несколько шагов от забора, я достал яблоко и бросил его за забор.
Я ждал, но не было слышно, что яблоко упало. Я вытащил еще одно. Вдруг с той стороны послышался смачный хруст откусываемого яблока, и некто с набитым ртом произнес задумчиво:
– Вполне очаровательный анис…
Дедовых
Роман Романович отгреб с письменного стола все бумаги, и на середине стола осталась лежать только та самая, не толстая – в палец толщиной – папка-скоросшиватель. Сам сидел, откинувшись в кресло, положив сжатые кулаки по обе стороны папки. Он увлеченно заговорил, и его блестящие глаза, странно выделявшиеся на старческом, в мелких морщинах и лиловых пятнах лице, были устремлены куда-то поверх головы отца, который присел на диван и сосредоточенно вникал в захватывающие соображения своего шефа. А соображения эти были таковы.
– Лично мне, как ты понимаешь, все равно, – говорил Роман Романович чуть-чуть ворчливо, – одним орденом больше, одним меньше. Теперь я мог бы вообще уйти… Но я не уйду. И они не застанут меня врасплох. Мне плевать на все почести. Я просто не допущу, чтобы, когда главное дело сделано, всё испоганили дураки. Пусть даже не дураки… Хорошо, я еще не сошел с ума. В принципе я не стал бы возражать против назначения на мое место Бори Павлова, но только я хочу сделать это сам и тогда, когда сочту нужным. Свет клином не сошелся на Боре… Я назначу тебя!.. Теперь любой может занять мое место. Честное слово, я назначу тебя, Сергей Николаевич. Не смущайся ты, не смущайся. Я тебя всему научу. Достаточно открыть эту папку. Вот в чем соль. Здесь сосредоточена вся сила мира. Мы можем добиться любых перемен! Мы – хозяева положения, командиры жизни!.. Они думали, что я разменяюсь на интриги, на мелочи, а я раскусил их раньше, чем они успели подумать! Кишка тонка! Пока они в мечтах глотали слюнки, я просчитал все вперед на сто, на тысячу ходов. Я людей насквозь вижу… И главное – я разгадал, как вся машина работает! Мой гениальный план решает все проблемы. Мне удалось учесть все связи. Я великий человек, может быть. Но теперь каждый может стать великим!.. Я научу тебя всем этим премудростям… Вот… Плюю на палец, переворачиваю страницы, секрет в том, чтобы подобрать ключик к так называемому человеческому фактору. Идеальная организация – результат! Остается только в нужном месте подтолкнуть и – тик-так! – механизм приведен в действие. Начнем мы, конечно, с нашей фирмы. Страница номер восемь: «краткая суть общей части». Слова для болтунов абстракция. Для нас они – материал, горючее, энергия! При помощи строго подобранных и строго дозированных слов можно ввертываться, вгрызаться в жизнь. Нам даже достаточно пустить одно как катализатор – и всё вокруг закипит, забулькает!..
– Какое слово? – зачарованно спросил Сергей Николаевич.
– Неважно! – воскликнул Роман Романович. – Стоит только пошевелить кончиком языка, невнятно процедить кое-что сквозь зубы, и окажется, что даже время можно повернуть вспять! Страница номер девять! Нам остается лишь за ниточки дергать, мы управляем процессом…
Тут Роман Романович вскочил и, схватив папку, громко хлопнул ею по столу.
– Бабах!.. Я управляю процессом! Слово – пуля. А я – ружье с взведенными курками. И я уже провел к цели единственную линию!..
– Дяденька!
– М-м… вполне…
– Дяденька, а что там – с той стороны?
– Гм… А тебя как зовут?
– Генза… Ну, что там?
– А как твоя фамилия?
– Ну, дяденька, там есть что-нибудь, а?
– Здесь? Нет, ничего нет.
– Дяденька, не обманывайте… А на чем
– Ни на чем.
– Ни на чем стоять нельзя!
– Как нельзя? Я-то стою!
– Да… А хотите еще яблоко? А, дяденька?
– Валяй!
– Ловите!
– Вполне очаровательный ранет!
– Но я же вам еще ничего не бросил!
– Что же ты, Генза-мальчик, такой жадный?
– Но я же бросил!
– Я и говорю: вполне очаровательный…
Мальчик гулял в саду.
Уже часа два, устроившись на веранде при распахнутых окнах, пили и закусывали Роман Романович, отец и сосед, владелец соседней дачи – человек с виду солидный, но с маленькими алчными глазками, висящими, казалось, прямо на носу. Я бесшумно скинул с плеча ружье и затаился.
– Я думаю, Роман Романович, – говорил неторопливо этот сосед, постукивая по краю стола волосатым пальцем с массивной золотой печаткой, – что супостаты просто потешаются над нашей тупостью и ограниченностью. Ясно, система себя изжила. Давно изжила. Кокетничаем перед самими собой, лицемерим, а все равно во всем в конце концов тянемся за Западом, смотрим только на Запад. Болото. Вокруг серость, бездарность, все сыты, обуты и – зудят, зудят. И совершенно с вами согласен – работать не хотят. Нужна, следовательно, такая небольшая – только для поднятия общего тонуса – безработица. Это очевидно.
– Нет, дружище, – отвечал Роман Романович, – я вижу, вы, Давид, разочаровались в политэкономии. Я возьму вас к себе. У нас скоро будет, где развернуться. Надоест же вам когда-нибудь ваша несчастная мебель.
– Мебель, конечно, изделие легкомысленное в сравнении с делами вашей фирмы, – согласился Давид. – Но и у нас есть свои секреты. Больше по мелочам, но зато есть место для творчества. Опять же относительно, конечно. Сэрвис – штука капризная, а ее втискивают в такие рамки, что стой руки по швам. Справедливость. Л в итоге – круглый ноль!
– Я вообще очень Давидом восхищаюсь, – чистосердечно признался отец. – Всегда так тонко во всем разбирается. Всегда такой деловой, обстоятельный…
– О, Давид, он у нас философ и дипломат, – сказал Роман Романович. – Есть задатки. Мы его, однако, заманим к нам перспективой.
– Какие нынче перспективы! – скромно, но веско заметил Давид. – Нет перспектив и быть не может… Но ведь я, в сущности, и так всего достиг… Стать большим начальником? Перестать принадлежать самому себе? Потерять индивидуальность? Стать этаким твердокаменным тираном? Я знаю, куда ведет эта дорога.
– Я согласен, – сказал отец.
– А мебель? – спросил Роман Романович.
– Это тоже грустная тема, – ответил Давид. – Мебельная промышленность в наших условиях – это нонсенс, потому что мебель – это, прежде всего индивидуальность. А индивидуальность чахнет, когда ей предоставляют условия для всестороннего развития. Ей нужна борьба, нужна оппозиция… Я за то, чтобы не решать все вопросы единогласно. Если я делаю шкафы, то дайте мне право вложить в них всю душу… и получить свои деньги… Иначе, извините, шкафы по-прежнему будут разваливаться.
– Давид, – начал Роман Романович, – те деньги, которые моя супруга…
– Не беспокойтесь, – успокоил его Давид и продолжал прерванную мысль: – Я иногда думаю, Роман Романович, что вторая, положим, партия не ущемила бы нашей демократии…
– Давид всегда так себя держит, одет прекрасно, – бормотал отец, – галстук, идеальный костюм…
– А у меня к вам есть маленькое дело, – обратился Давид к Роману Романовичу.
– Слушаю вас.
– Хочу я на свою «волжанку» поставить никелированные глушитель и бензобак. Говорят, в практическом отношении весьма рациональные вещи.