Лимонка в тюрьму (сборник)

Прилепин Захар

– Здравствуй, Дима! Как дела?

– Нормально. Только зона эта достала. Домой бы надо.

– Сколько сроку ещё?

– … (называет).

– А что за статья у тебя?

– Сто пятая через тридцатую.

– Не добил, что ли?

– Да, дверь толстая оказалась… да и чурбан живучий.

– Дверь-то при чём?..

– Я через дверь стрелял, наугад.

– Погоди, погоди. Давай сначала.

– А что сначала-то? Чурка поселился в квартире напротив. То ли он наркотой барыжил, то ли что, только кодлы к нему ходили регулярно, по десять раз на дню. Да беспокойные такие, шуму от них… И всё чурбаньё. Встанут толпой на лестнице и орут по-тарабарски. А у меня дочка маленькая не спит… Раз их заткнуться попросил, другой. Не понимают, скоты, ещё и отпи…ть грозятся.

– И что, пострелял их?

– Да нет, и не хотел вообще-то. Долго спускал

им на тормозах, думал, уймутся. Так они, суки, доброту за слабость приняли, видать. Обнаглели донельзя, подъезд оккупировали плотно, не выкурить; детишки, бабы ходить боятся. Я раз иду, смотрю, стоит этот барбос – сосед. Говорю ему: «Ты гостей своих уйми…» Он же, гнида, быка включил, орёт, прёт на меня… Взбесился, короче. Захожу домой, заряжаю дробовик картечью. Выхожу обратно в подъезд, его уже нет. Звоню, слышу – подходит, спрашивает: «Кто там?» (Акцент их ненавижу.) Сыпанул ему через дверь картечью с обоих стволов. Выжил, подлец, в реанимации, правда, полежал.

– И куда ты ему попал?

– В пузу и в яйца.

– Так он теперь стерилен, не наплодит теперь зверят?

– Не наплодит. – Смеётся.

– Ну, дай бог ему здоровья. – Смеёмся оба.

ИК-4 Ленобласть

Наталья Чернова

«Пронзительность жизни...»

Пронзительность жизни. Шестой централ. В одиночестве, на десятый день голодовки, где-нибудь на промёрзшей «больничке», петь, перекрывая своим голосом радио, про глаза человека, которого я никогда не смогу убить и который десятки раз убивал меня. Вспоминать ощущения умирания и видеть, как сквозь туман проступают силуэты домов и откуда-то издали раздаётся смех… Ещё бы! У них – Новый год, а у нас холодное лето две тысячи пятого. В боксе все стены заляпаны: здесь всюду тушили окурки… Мы все маньяки! Мы все придурки! Мне нравится в этом боксе. Я бы осталась здесь жить.

«Россенант – банальная боевая лошадь…»

Россенант – банальная боевая лошадь… Живёт в СИЗО безумный художник, Негласно уже осуждённый На вечный суд. А по утрам здесь включают попсу, И подъём! И каждое утро кончается Всего лишь ещё одним днём. Хороводы мёртвых деревьев, Зима и лёд. На каждом клочке бумаги — Безумный акын что помнит, то и поёт… А Россенант пытался спастись Из горящей конюшни, Но повредил левую икру И стал всем ненужным. С тех пор он снова и снова Просит огня: Никто не любит меня! Никто не любит меня! Никто не любит меня! – А за что вас любить, банальная лошадь? Которой станет, прорвав кордоны, Безумный художник. И тысячи новых «я» Будут снова и снова просить огня: Убейте меня! Заройте

меня! Забудьте меня!

«Моя вера и моё неверие...»

Моя вера и моё неверие Разрушат эти стены и построят новые. Я выйду отсюда молодой и прекрасной, Чтобы умереть на свободе Старой и безобразной. Чтобы вернуться в разрушенный город, Отгонять вороньё от трупов друзей И знать, что не стоило возвращаться… Моя вера и моё неверие Полностью контролируют Любую ситуацию! г. Москва, ИЗ 77/6

Дембельский альбом Натальи Черновой

100 дней до приказа

(вы когда-нибудь пробовали мастурбировать на числа?)

4 сентября 2007 г.Мне осталось сидеть ровно 100 дней. 100 дней до приказа!

Итак! Почти месяц я с азартом задумывала этот альбом, придумывала, вспоминала разные приколы… В оконцовке всё, что было придумано и упомнено до сего дня, уже написано и далее, видимо, пойдут записи дневникового характера + желающим будет предоставлена возможность вписаться сюда тоже.

Честь вписаться в мой альбом первой выпадает женщине, с которой я провела на одном шконаре 8(!) месяцев.

Встречайте: Аська!

Вот подстава так подстава!..

Я почему-то рассчитывала, что я буду последней. И смогу собрать всё-всё, что у меня накопилось на это маленькое чудовище («Высшее существо, до которых нам, жалким людишкам, низшим существам, ещё… хм-хм! не буду продолжать, скажу культурно: как до Эйфелевой башни»).

Но я всё-таки собралась писать, как всегда (если уж что-то делать, то делать это надо хорошо, обстоятельно либо не делать вообще), составив текст на черновике, я открываю этот «дневник безумного зэка» на отведённой мне странице и понимаю, что мой «черновой текст» Черновой (Хм!.. каламбур получился!) не уместится – «Мыслям здесь тесно».

Засим пока заканчиваю.

Ась.

5 сентября:99 дней

Весь день (после работы) писала сценарий – можно считать, что этого дня не было. И вообще ни на что сил сейчас нет. И отбой уже был. И просчёт сейчас будет – свет погасят…

6 сентября:98 дней

7 сентября:97 дней

Низкорослый город Можайск Туманный, дымный, белёсый… Я полюбила здесь белый цвет — Цвет белых санрейдных простынь.

Это, видимо, относится к прошедшему вчера санрейду. Вот ещё 6 таких – и по домам.

Цвет твоих глаз и твоих волос, Белый дым сигарет, Белый саван надежд и снов — В них ничего нет.

Эту тему я, возможно, раскрою позже.

Хотя – чего уж там, а то так не заметно. Хожу каждый день на работу как дура: причёсочка, макияж, пиджачок отглаженный… И если в разнарядки, то со щенячьим восторгом! Слава богу, хоть никто не думает, что я такой фанат производства. Так бывает, когда после двух лет пустоты (и мыслей о том, что пустота-то уж теперь точно моя) появляется человек, которого хочется видеть. По возможности – всегда. Ну и угораздило меня! Мысли в башке, как будто мне 16. Хотя нет – что-то мне трудно себе представить, чтобы в 16 лет я думала подобным образом: «Мне осталось 3 месяца, а ей…» Стоишь за своей гладильной доской, Наташенька, и стой, и смотри, а приближаться не смей! Тебе легко – выйдешь на свободу, там не захочешь, а по-любому всё забудешь, а она?