Лингвокриминалистика

Грачёв Михаил Александрович

Я не понимаю, люблю ли. Мне плохо. Мне просто бесконечно плохо.

Я не могу не думать, что им без меня тоже.

И о том, что злиться мне давно вроде бы не за что, не думать тоже не могу.

Айдар ведет по моему плечу, целует в висок.

– Развернись ко мне, – просит, но я снова мотаю головой, а потом всхлипываю. Так горько, что самой себя жалко. И из-за этого тоже всхлипываю.

Я ужасная, Аллах. И дочка ужасная. И грешница страшная.

Но то, что я полюбила своего мужа, а он полюбил

меня, не отменяет того факта, что мной распорядились.

Я не могу благодарить отца за мудрость, потому что не могу отнестись к себе, как к вещи.

– Тварью себя чувствую… – Пищу, облачая в слова то, в чем варюсь все эти дни. Айдар настаивает – разворачивает сам. Я обнимаю его за шею и утыкаюсь в нее же заплаканным лицом. Мочу слезами кожу и футболку.

Он, наверное, и сырость-то не любит. Мы об этом не говорили, но я чувствую…

Но терпит. Гладит по спине. Молчит. Я слышу, как сглатывает.

Дает мне несколько минут на прорыдаться, потом сжимает щеки и заставляет встретиться глазами. У меня слиплись ресницы. Хочу потереть, он локтем задерживает движение моей руки.

– Я тебя не заставляю, Айлин. Но зачем так мучиться, если тебе плохо без них?

Муж хмурится. Мне кажется, чуть ли не впервые вижу его эмоции настолько чисто. Он недоумевает, хочет разобраться. Только наслаждаться этой искренностью я не могу.

Мне правда очень плохо. В груди бесконечная тупая боль. Я ее душила. Гасила. Заливала любовью к мужу и надеждами на то, что у нас скоро будет свой ребенок. Но сейчас мне кажется, что это тоже не поможет.

– Я не хочу их видеть. Я не могу его простить. Да он и не просит о прощении, Айдар. Но он мой папа…

Бесконечные диалоги, которые я веду все эти месяцы сама с собой, выливаются в сумбурные слова.

Я знаю, что со мной можно поспорить. Выставить глупой, горделивой, наглой, зажравшейся, но муж этого не делает. Кивает.

– Он не имел права с тобой так поступать, Айлин. Это чистая правда. Долга прощать за тобой нет.

– Но он всё равно мой папа… – Сама себе противоречу. Зачем-то бросаюсь защищать. Боль в груди распространяется по телу. Выстреливает даже в висках.

Айдар и тут кивает.

– Да. Но он всё равно твой папа… И если с ним что-то случится, а ты не успеешь поговорить… Ты скорее всего себя никогда не простишь. Я себя простить не смог.

Айдар замолкает, я тоже вдруг захлопываю рот. Замираем.

Муж устало улыбается, ведет пальцем по моей щеке.

– Что? У меня отца нет уже, Айка. У тебя есть. Он поступил ужасно. Но тебя ломает, я вижу… Меня тоже ломало когда-то. Я не перешагнул через себя. Потом жалел. В итоге. — Сердце сжимается. – С тех пор я всегда оставляю пространство для компромиссов. Со всеми. Люди на то и люди, чтобы ошибаться.

Молчу.

– Сегодня можно было съездить.

Он звал…

Жмурюсь и мотаю головой.

– Я не готова.

– Тогда не сегодня, хорошо, – Айдар останавливает, прижимается губами ко лбу. Своим откровением он прервал мою истерику. Теперь я растеряна, а муж не отрывается. Механически гладит кожу пальцами. Греет лоб губами.

Вздыхает глубоко и прерывисто. Делает шаг назад.

— Ты ему звонил, да? — Кивает. – Что он еще говорил? Ты часто с ним общаешься? – Я спрашиваю под звуки бешено колотящегося сердца. Раньше всегда корчила из себя безразличную. Как будто рассказы о них меня утомляют.

– Не часто. И ничего особенного не говорит. Он волнуется за тебя, но не так, как тебе хотелось бы. Он никогда не признает, что был неправ, Айлин. Он не считает себя неправым. Ты должна это понимать.

Я это понимаю. Он всегда будет неправ. Мое решение только в том – прощать ему это или нет. Уважение к себе, которое он во мне и взращивал, говорит, что нельзя. Дочкино изболевшееся сердце тянется. К предателю, но тянется же…

– Не хочу быть тряпкой…

Шепчу, Айдар снова прижимает к себе.

– Кто тебя тряпкой посчитает, а? – Спрашивает почти в ухо. Бодает носом. Я улыбаюсь, хотя разве что-то смешное сказал? – Ты можешь жестоко их наказать, Айлин. Очень жестоко. Лишить дочери и внуков. До самой смерти не простить. Я против слова не скажу. Это твое решение. Твоя жизнь. Тебе распоряжаться. Но ещё ты можешь отпустить. Правой не станешь, тебе просто будет легче…

Повторяю про себя слова Айдара. Всё, что я так сложно чувствовала, он описал очень просто. Слишком просто.

– Ты жалеешь, что не отпустил? – Я даже не знаю, что. И сейчас не спрошу. Но ответа жду напряженно.

Снова запрокидываю голову, чтобы услышать.

– Да. Жалею.

Смаргиваю, кивая. Айдар тоже моргает.

– Ты не говорил никогда…

– Я никому не говорил, Айлин. Но не хочу, чтобы ты переживала то, что переживаю я. Мне искренне плевать на чувство твоего отца. Матери тоже, прости. Но с их грехами жить им. Я не хотел бы, чтобы ты цепляла на свою шею ожерелье из камней.

Он тянется к шее. Гладит ее. Смотрит в глаза. И я тоже смотрю. Привстаю на носочки и подаюсь губами к его губам.

– Я еще не готова… – На мое признание он кивает. – Но я тебя услышала.

– Я тебя за это и люблю, Ручеек.

От неожиданных слов расширяются глаза. Я хватаюсь за плечи. Смотрю растерянно. Айдар же улыбается.

Я думала, он не знает. А он знает всё.

Заправляет за ухо пару волосинок.

– Это о тебе. Что смотришь? Это ты просочилась сквозь поры. По венам течешь…

От признания сразу же становится жарко. Еле стою. Глаза снова хотят наполниться слезами.

Айдар против.