Линия матери
Шрифт:
— Я уважаю всех людей, пострадавших за свое еврейство, — консульша слегка сбавила обороты. — И вашего деда тоже, если он действительно пострадал. Но у нас тут официальное учреждение. И мы принимаем только официальные документы. По официальным документам я не вижу, что вы внучка еврея.
— На-на-на-на! — девочка показывала растопыренными, измазанными в пыли пальчиками на письменный стол консульши. На столе, прислоненный к массивному стакану с карандашами и ручками, сидел, скрючившись, тряпичный розовый заяц. — На-на-на-на-на… —
Маша потянулась к зайцу, но консульша почему-то пришла в неистовство.
— Нельзя! — она сунула зайца в ящик стола и хлопнула им так, что девочка вздрогнула и застыла за загородкой. — Нельзя ничего здесь трогать!
Лицо девочки сморщилось, нижняя губа задрожала, и через несколько секунд безмолвного детского ужаса она зашлась в плаче.
— Игрушка — для тех, кто пришел с детьми! У вас нет детей!
— Что вы за человек? — Маша повернулась к рыдающему ребенку и попробовала состроить смешную рожицу.
— Вы не можете брать игрушку! И нечего туда все время смотреть!
— Наш-ки-ни… — проскулила девочка; лицо ее блестело от слез и соплей. — Наш-ки-ни-наш-ки-ни-наш-ки-ни…
— Не смотрите туда, куда вас не касается! — продолжала бесноваться консульша.
— Ло йивке ха-йелед од, — тихо сказала Маша. — Ло яэ ле елед ливкот.
Консульша застыла с полуоткрытым ртом, только ее цыганские серьги покачивались из стороны в сторону. Девочка перестала плакать и смотрела на Машу огромными, влажными глазами. Они были похожи на глаза консульши формой и цвеьом, но в них не было злобы. Только печальное недоумение.
— Что это за странный иврит, на которого вы говорите? — впервые за все собеседование в голосе консульши прозвучал неподдельный интерес.
— Почему странный?
— Потому что странный, госпожа. Устаревший. Вас кто-то, наверное, обманул. У нас так не говорят.
— Меня научил нескольким фразам мой дедушка. По линии матери.
— Госпожа… Вы хотя бы сами понимаете смысл того, что сказали здесь на иврите?
— Мне кажется, я сказала: «Ребенок не должен плакать».
— Ла-ла-ла-ла-ла! — крикнула девочка из-за загородки и засмеялась.
— Так. Госпожа, — консульша нахмурила нарисованные брови. — Я скажу вам честно. Я хотела отказать вам в визе на ПМЖ. Потому что у вас нет никаких документов, подтверждающих еврейство и вы ведете себя вызывающе. Вы должны здесь очень хорошо понимать. Я вообще не поверила в этого вашего дедушку по материнской линии, пока вы не заговорили на этом вашем странном иврите. Поэтому мы сделаем так. Вы соберете недостающие документы. Во-первых, повторное свидетельство о рождении матери. Во-вторых, документы на деда, все, что удастся найти и получить через загс или архивы: выписка из домовой книги — это будет самое простое, документ о том, что был репрессирован, партбилет и выписка из партийного дела,
— Не состоял.
— Свидетельство о рождении, о смерти, о браке с бабушкой. Все, что найдете. После этого вы снова запишетесь на прием в консульство.
— Если я найду документы, в следующий раз я получу… — она напряглась, вспоминая нужные слова на иврите — хотелось впечатлить консульшу еще больше, — …цдака лашув?
— Получите что?
— Ну… цдака лашув. Право на возвращение.
— Боже мой, «цдака лашув», ну и слова вы берете… очень странный иврит. Но мне даже нравится. Так что — да, госпожа Йомдина. Если вы принесете недостающие документы, вы получите право на возвращение. Только это называется «зхуг а-швуг».
— Кто последний в шестой кабинет?
Двое стариков, сидевших, ссутулившись, под дверью в шестой кабинет, оки-нули Машу мутным взглядом больных помойных птиц и ничего не ответили.
— В архив кто последний? — Маша повысила голос: вдруг плохо слышат.
— Нет туда никого, — нехотя отозвалась тетка с банкетки напротив. — Мы в пятый. — Она потеребила за локоть толстого подростка, уткнувшегося в мобильный. — Опять сидишь в телефоне? Глаза сломаешь.
— Угу, — не отрываясь от экрана отозвался тот.
Маша осторожно постучала в дверь шестого.
— Ждите! — капризно отозвались изнутри и громко звякнули чашкой о блюдце.
— Смотреть, что ли, больше не на что? — продолжила тетка педагогическую работу.
Подросток на секунду оторвался от телефона, оглядел помещение загса, скользнул рассеянным взглядом по тетке, по Маше и старикам и снова уткнулся в гаджег:
— Здесь смотреть не на что.
— А где же вашему величеству есть на что смотреть?
— На Красном море, — буркнул подросток. — Там коралловые рифы.
— А это ты папаше своему спасибо скажи, что мы сейчас не на Красном море, а здесь торчим, понял?
— Почему же папаше? Тебе спасибо. Это ж ты захотела, чтобы я фамилию менял. Могли бы со старой фамилией по старому загранпаспорту поехать.
— А-а-а, я, значит, захотела? — окрысилась тетка. — То есть ты бы спокойно фамилию его козлиную продолжил носить, и плевать тебе, как он со мной поступил?!
— Если б ты его постоянно не доводила, он бы нас не бросил, — подросток оторвался от телефона и уставился на нее абсолютно взрослыми, злыми глазами.
— Ты такая же сволочь, как твой отец, — прошипела тетка.
— Я рад! — голос его по-петушиному сорвался.
— Я бы тоже сейчас могла быть в Израиле, на Красном море, — встряла Маша. — Но тоже пока не складывается. — Ей хотелось как-то замять этот стыдный чужой скандал, защитить чужого, толстого, озлобленного ребенка.
— Мы в Израили не ездим, — с ненавистью срезала ее тетка.
— Русские люди в Египте купаются, — вдруг солидаризировался с матерью толстый. — В Израиле одни евреи.