Линкольн
Шрифт:
Спрингфилдский «Джорнэл» писал: «Имя «Старого Эйби» — лидера великой армии республиканцев Северо-Запада — стало символом силы и могущества». Другие газеты присоединились к этой оценке. Линкольн знал, что по выходе из печати книга будет прочтена огромным количеством людей.
На титульном листе было напечатано: «Политические дебаты между почтенным Авраамом Линкольном и почтенным Стифеном А. Дугласом во время прославленной избирательной кампании 1858 года в Иллинойсе». В книге дано описание страстной преданности Дугласа республике свободных белых людей от. океана до океана, с непременным условием, что «низшие расы», как он их назвал, — негры, индейцы, китайские кули будут лишены гражданства,
16 февраля 1860 года чикагская «Пресс и трибюн» безоговорочно поддержала кандидатуру Линкольна в президенты; газета утверждала, что его репутация «столь же прекрасна, как и у лучших людей страны… Иллинойс и Индиана скорее отдадут свои голоса ему, нежели кому бы то ни было другому… колоссальная широта мысли и острый интеллект», и дальше: «Линкольн никогда не станет президентом посредством интриг и меркантильных сделок». 23 февраля, в день, когда Линкольн уезжал в Нью-Йорк, газета «Иллинойс стейт реджистер» разразилась следующими строчками по поводу предстоящего его выступления в Плимутской церкви: «Тема неизвестна. Вознаграждение — 200 долларов и дорожные расходы. Цель — президентство. Результат — досада».
Вечером 27 февраля в Нью-Йорке разбушевалась метель, нарушившая движение транспорта, и зал Купер Юнион не был полон. Пришло около полутора тысяч человек, уплативших за вход по 25 центов; сбор составил 367 долларов. «Трибюн» сообщила, что «со времен Клэя и Вебстера в Нью-Йорке не было такого большого собрания «интеллектуальных и морально-культурных» людей.
Редактор газеты «Ивнинг пост» Уильям-Колен Брайант напомнил аудитории, что Линкольн был избран народом Иллинойса в сенаторы, но что законодательное собрание послало Дугласа. В заключение он сказал: «Друзья мои, мне остается только произнести имя Авраама Линкольна из Иллинойса (громкие овации), чтобы обеспечить ему ваше глубочайшее внимание». Раздались аплодисменты; оратор улыбнулся, ухватился левой рукой за борт сюртука и стоя выжидал, пока приветствия затихли.
«Мистер председатель», — сказал он с характерным кентуккийским акцентом. Он не торопился начинать. Некоторые республиканцы не знали, огорчаться из-за этой заминки или смеяться. Но когда он заговорил, настроение изменилось. Они поняли, что он глубоко продумал острые проблемы момента и разобрался в чувствах, так волновавших людей. Он цитировал слова Дугласа: «Наши предки, когда они создавали правительство страны, разбирались в этой проблеме (рабства) не хуже, а может быть, и лучше нас». Линкольн много цитировал, оглашая известные исторические документы, чтобы доказать, что у «предков» была республиканская точка зрения по вопросу о распространении рабства.
Он доказывал, что республиканцы не были ни радикальны, ни революционны, а просто консервативны, ибо они проводили линию «предков», составивших Конституцию.
«И все же, — говорил он, — я не думаю, что мы обязаны безоговорочно следовать по пути наших предков. Поступать так — значит отвергать весь современный опыт, отказаться от прогресса. А теперь, если южане захотят меня выслушать, — а я полагаю, что они не захотят, — я скажу несколько слов народу юга… Хотя мы и считаем, что рабство — зло, мы все же можем позволить себе оставить его в том положении, в каком оно сейчас находится, ибо мы не можем не считаться с фактом его существования. Но можем ли мы, имея такую силу, как голосование, позволить ему распространиться на другие национальные территории и захлестнуть нас здесь, в свободных штатах? Если чувство долга запрещает нам это, тогда выполним наш долг бесстрашно и эффективно». Закончил
Загремели аплодисменты, раздались приветственные крики, овации, о воздух полетели шляпы, замелькали платочки. Люди столпились вокруг оратора, чтобы пожать ему руку. Какой-то репортер ляпнул: «Он величайший человек со времени святого Павла», — и поспешил написать: «До сих пор ни один человек еще не производил такого впечатления в Нью-Йорке первым своим выступлением».
Утром Линкольн увидел свою речь полностью напечатанной в четырех газетах и узнал, что она будет выпущена брошюрой. Брэйди фотографировал его; на портрете он выглядел несколько самодовольным, не было обычного печального выражения; но публике портрет понравился.
На той неделе Медил послал из Вашингтона передовицу для чикагской «Пресс энд трибюн», в которой он доказывал, что не Сьюард, а Линкольн будет избран в этом году президентом.
По поручению своей партии Линкольн выступал в Новой Англии. В Хартфорде он сказал, что одна шестая часть населения США считается движимым имуществом и только имуществом. «Стоимость этих рабов наличными, по скромным подсчетам, составляет 2 миллиарда долларов. Естественно, что сумма стоимости этого имущества в огромной степени влияет на умы рабовладельцев. Если бы мы владели этим имуществом, то в равной степени и мы поддались бы этому влиянию. Человеческая природа везде одинакова, люди на юге такие же, как мы на севере, но обстоятельства другие».
Рабочие обувной фабрики бастовали — они не могли прожить на заработную плату в 250 долларов в год. Дуглас бросил им обвинение, что эта забастовка — следствие «несчастной борьбы разных групп населения». Линкольн ответил: «Я не верю в закон, препятствующий человеку разбогатеть; такой закон причинил бы больше вреда, чем пользы. Итак, поскольку мы не собираемся объявить войну капиталу, мы намерены предоставить самому бедному человеку равную возможность разбогатеть (аплодисменты)».
ЛИНКОЛЬН ПРИНИМАЕТ ПРИСЯГУ
1. «Мэри, нас избрали
Уильям X. Сьюард считался первым кандидатом в президенты от республиканской партии. Он был ньюйоркцем. Его друг Торлоу Уид; издатель газеты «Ивнинг джорнэл» в городе Олбэни, штат Нью-Йорк, руководил пресс-бюро Сьюарда, был связан с крупными предпринимателями и мог свободно тратить деньги на агитацию за Сьюарда.
Будучи губернатором Нью-Йорка, Сьюард ввел закон, предусматривавший судебное разбирательство дел о беглых рабах с участием присяжных заседателей; защитники оплачивались штатом. В октябре 1858 года он сказал: «Существует непримиримый конфликт между антагонистическими, стойкими силами, а это означает, что США должны стать, и раньше или позже станут, целиком нацией рабовладельцев или нацией свободного труда».
Южане и их газеты называли его «дьяволом, чудовищем»; консультанты заметили ему, что он высказался слишком радикально. Он потом объяснил, что он вовсе не такой радикал, как это могло показаться, но клеймо на нем осталось.
Другим кандидатом был Саймон П. Чэйз из Огайо, аболиционист, радикал, дважды избиравшийся губернатором и один раз — сенатором США.
Третьим — Эдвард Бэйтс из Миссури, отец 17 детей; его сторонники твердили, что, будучи фрисойлером и вигом из штата, пограничного с рабовладельческими, он сумеет предотвратить их отделение. Бэйтс в свое время поддерживал партию «ничего-не-знающих» и не учел силу немецких редакторов и политических лидеров, припасших для него топоры избирателей.