Линни: Во имя любви
Шрифт:
Когда сундуки миссис Партридж выгрузили на пристани в Дели, я поблагодарила ее за то, что она составила мне компанию, и снова извинилась за все причиненные ей неудобства. Она царственно кивнула, и я подумала, что не дождусь от нее ни слова, однако миссис Партридж не могла просто так уйти, не сделав последнего замечания.
— Надеюсь, к тому времени, как мы с полковником Партриджем возвратимся в Калькутту, шумиха, вызванная вашим поведением, уже утихнет. Чего уж я не выношу, так это скандалов.
Теперь была моя очередь промолчать, хотя это стоило мне немалых усилий. Я отвернулась, чтобы она не заметила, какие чувства вызвало во мне ее лицемерие.
А затем миссис Партридж,
Вернулась Малти в сопровождении Трупти и старшей дочери Трупти Лалиты, которой можно было дать двенадцать или тринадцать лет, и баржа снова отправилась в путь. Путешествие вниз по течению Ганга оказалось долгим и утомительным. Речная вода по цвету напоминала кофе с молоком, воздух был влажным и горячим. Казалось, небо накрыло нас, словно перевернутый медный таз, предоставив задыхаться в сырой удушливой жаре. Фрукты, которые везла баржа, переспели, и над ними кружили тучи мух, а еда, приготовляемая барочниками, была чересчур перченой. Малти, Трупти и Лалита разговаривали слишком тихо, чтобы я могла что-то услышать. Они обращались со мной с чрезмерной заботой, словно я была больной, которая выздоравливала после тяжелой болезни.
Прогулки по берегу больше меня не привлекали: казалось, со времени путешествия в Симлу прошло уже несколько лет. Я не читала, а часами сидела на стуле, совсем как Фейт когда-то, глядя на проплывающий мимо берег.
Казалось, мы никогда не доберемся до Калькутты.
Но в конце концов, почти через месяц после того, как я уехала из Симлы, мне пришлось вернуться к прежней жизни в доме на улице Чоурингхи.
* * *
Я вернулась домой, когда Сомерс еще был на работе, и с облегчением поняла, что у меня есть немного времени, чтобы собраться с мыслями до его прихода. Когда он зашел в дом, я ждала его на веранде, с Нилом на коленях. Сомерс подошел ко мне, безупречный в своем жемчужно-сером костюме и галстуке, с ослепительно белым платком, выглядывающим из нагрудного кармана. Казалось, он даже помолодел. Я уже и забыла, каким привлекательным и ухоженным он мог быть.
— Так значит, с тобой все в порядке? — спросил Сомерс без тени улыбки. И, не дожидаясь моего ответа, продолжил:
— По-моему, ты немного похудела, и этот загар тебе не очень идет, однако ты выглядишь ничем не хуже, чем до своей дерзкой выходки.
Последние слова он практически выплюнул.
— Выходки?
Сомерс облокотился о каменную балюстраду, скрестив ноги в щиколотках, сложив перед собой руки и продолжая глядеть на меня.
— Я хочу, чтобы ты подробно рассказала мне о случившемся, — потребовал он.
Мне стало тяжело дышать. В голове вертелись воспоминания о Дауде, о его руках, о его теле, которое казалось удивительно легким, когда лежало на моем.
— Но разве миссис Партридж не написала тебе о…
— Она написала о твоем визите к тюрьме, где дожидался повешения патан, осужденный за изнасилование молодой леди. Это случилось как раз накануне того дня, когда ты убедила миссис Сноу уехать из Симлы и направиться в это Богом забытое место.
— Мой визит к тюрьме не имеет никакого отношения ко всему остальному. Мы с Фейт поехали на пикник. И натолкнулись на солдат, преследовавших сбежавшего пленника. — Я боялась даже произнести слово «патан», подозревая, что мой голос дрогнет. —
Я замолчала. Во время бесконечной поездки из Симлы в Калькутту я пообещала себе, что никому не расскажу об увиденном. О том, что Фейт упала с обрыва по собственной воле. Будет лучше, если Чарлз — и все остальные — поверят, будто она стала жертвой несчастного случая.
— Фейт сорвалась в ущелье. А я… Мужчина, которого преследовали солдаты, забрал меня с собой.
— Зачем?
Я погладила Нила по голове.
— Полагаю, он собирался использовать меня в качестве заложницы. Я не знаю. Я не понимала, что он говорит.
Итак, ложь продолжалась.
— А где ты была почти целый месяц?
Я столкнула Нила на пол и встала.
— Почему ты говоришь со мной таким тоном? Ты допрашиваешь меня, словно у меня был выбор! Ты думаешь, я хотела, чтобы меня ранили, — ты вообще знал, что меня ранили в плечо из ружья? — или чтобы меня увезли в цыганский лагерь, расположенный далеко в горах?
Молчание Сомерса давило на меня все сильнее. Мне казалось, что его глаза буравят мой мозг, высматривая там Дауда, лежащего рядом со мной на стеганом лоскутном одеяле под гималайским кедром.
— Чем ты все это время занималась в лагере?
— Я жила вместе с одной женщиной в ее палатке, помогала ей готовить еду, стирать одежду и присматривала за ее ребенком. А через некоторое время один из цыганских мальчишек отвел меня обратно в Симлу.
Мой голос звучал неестественно громко.
— А как насчет патана, который похитил тебя, и всех остальных мужчин?
— А при чем здесь они?
— Они, должно быть, были в восторге от твоего присутствия в лагере. От твоих светлых волос, белой нежной кожи…
Сомерс подошел ближе.
— Тебе это нравилось, Линни? Они пускали тебя по кругу, ночь за ночью?
Его рука опустилась мне на волосы.
— Расскажи мне об этом. Они такие же могучие, как и их лошади? Им нравилось быть грубыми? — Он потянул меня за волосы, вынуждая поднять голову и встретиться с ним взглядом. Голос Сомерса был хриплым, от его дыхания несло табаком и виски. Он прижался ко мне, и я почувствовала его затвердевшую плоть.
Я вывернулась у него из рук.
— Прекрати это, Сомерс! Мне никто не причинил вреда. И никто ко мне даже пальцем не притронулся.
— Ты уверена, Линни? Шлюха всегда остается шлюхой. Конечно же, тебе пришлось кое-что для них сделать, чтобы убедить их оставить тебя в живых.
— Нет! — закричала я, и он занес ладонь для удара.
— Нет, — повторила я тихо, склонив голову. — Ничего не было, Сомерс. Ничего, — прошептала я.
Я знала, чего он добивался. Он собирался меня избить — и уже испытывал возбуждение. Или, возможно, Сомерс хотел, чтобы я подтвердила его ожидания, оказалась той, кем он меня считал, и тогда бы он смог от меня избавиться. Ему не составило бы труда убедить всех остальных в том, чем я, по его представлениям, занималась в цыганском лагере с большим количеством мужчин. И выполнить свою угрозу, вышвырнув меня с позором на улицу. Я знала, что, если Сомерсу удастся доказать, что я падшая женщина, на сочувствие мне рассчитывать нечего. Несомненно, по городу уже гуляют сплетни — на пристани я заметила нескольких белых женщин, косо смотревших на меня. История о гибели Фейт и о моем исчезновении уже стала широко известна среди английского населения. Наверняка она уже около месяца является главной темой бесед во время званых вечеров и светских раутов. И если Сомерс подольет масла в огонь… О да, у Сомерса есть друзья и связи. А у меня… Теперь, когда Фейт умерла, у меня не осталось ни одной подруги. Я приготовилась к оглушительной пощечине.