Липкий киллер

Щеглов Дмитрий

– Мажьте блины маслом, – подсказала баба Нюра.

Но и без подсказки мы водили по блину гусиным пером, макнутым в топленое сливочное масло. Блины жарились на двух больших черных сковородах, близких родственников по годам привезенному чайнику. Перед бабой Нюрой стояла большая кастрюля с квашней. Налив полный половник жидкого теста на сковородку, она крутила ее в руке до тех пор, пока тесто тонким слоем не разливалось по всему дну. Когда блин с одной стороны поспевал, она выверенным движением подбрасывала его в воздух, и он, перевернувшись, ложился обратной стороной точно в кружок дна. Цирковой номер. Я съел уже с десяток блинов и все ожидал, когда

же блин неудачно ляжет или сомнется. Нельзя с такой точностью постоянно попадать в сковородку. Моя бабушка переворачивает их обычно лопаточкой или подцепив рукой за один край. А тут такая филигранная техника на уровне фантастики. Дед Макар незаметно подмигнул нам.

– Вот, после войны в цирковое училище поступала и не прошла по конкурсу. Я ее в городе демобилизованный и встретил. А если бы она на вступительных экзаменах показала приемной комиссии номер с блинами, ее бы сразу зачислили и еще дипломантом конкурса поваров сделали.

Первой насытилась Настя и попросила чаю. Затем отвалился от стола и я. А кастрюля с квашней убавилась только на одну четверть. Дед Макар рассказывал дальше.

– Хожу по Москве, голодно тогда было, смотрю, печет молодая на рынке блины, выпекает их, да так ловко, прям как сейчас. Я и загляделся.

– Как блины печет, загляделись? – решил поддержать разговор Данила, утолив первый голод.

– Нет, на нее засмотрелся. А как подойти, не знаю. Вот и поспорил с одним мужиком, что всю ее квашню один съем. А мне никто не верит, там же почти целое ведро еще оставалось. В общем, толпа собралась, ударили мы с тем мужиком по рукам. А условие такое: если я все ведро съедаю, платит он, а если нет, то плачу ему я и еще хозяйке. Только я одно условие поставил: чтобы блины были с медом. Молодой тогда я был, голодный как волк. Да еще хозяйка квашни мне понравилась, вот и стал я их мести. Съел я половину ведра и чувствую – все, больше не могу. Улыбаюсь сам и виду не подаю, что в меня больше не лезет, только покрикиваю на хозяйку: «Чего они у тебя не хрустят, выпекай лучше!» А она мне отвечает, что для хруста надо побольше лимона в тесто выжать. Я к мужику, мол, лимона не мешало бы еще добавить для скуса, а сам делаю вид, что еще столько же запросто съем. Только где после войны лимон найдешь? Смотрю, мой мужик шумит: «Сам ты допек уже меня, троглодит».

Съел я еще несколько блинов, и тут мужик, с которым я спорил, сдался и решил заплатить только за съеденное, за половину, поверил он, что я осилю все. Только толпа возмутилась и заставила его отдать деньги за все ведро. Мужик рассчитался, плюнул на такое дело и скрылся. Не вынесла его скупая душа вида, как я его блинами макаю в им же купленный мед.

Дед Макар вытер жирные седые усы и сменил тарелку из-под блинов на чашку с чаем. Квашни как раз осталась ровно половина. Значит, мы вчетвером съели чуть не полведра. Круто. Зато теперь Даниле доставался не каждый четвертый блин, а все подряд. Он сразу повеселел и решил дослушать до конца историю голодного послевоенного года.

– А что со второй половиной ведра случилось?

Дед Макар рассмеялся.

– Узнал я, как зовут хозяйку квашни, и договорился с нею, что приду на следующий день доедать их. Вот и доедаю уже пятьдесят лет.

Мы втроем, дед Макар, Настя и я пили душистый чай, приготовленный с добавлением разных трав, и только баба Нюра и Данила трудились в поте лица, одна у плиты, другой за столом. Данила был прожорлив, как пеликан, он мог наесться в запас. Зная эту его отличительную черту, мы с Настей как ни в чем

не бывало молчали. Похоже, он решил побить послевоенный рекорд деда Макара.

Баба Нюра решила побыстрее допечь блины и, прибавив огня, взвинтила темп. Шлеп, шлеп, блины как из автомата падали на тарелку. Вот этот темп, по-моему, устроил Данилу. Не надо дожидаться каждого четвертого. По мере того как тесто в кастрюле убывало, дед Макар и баба Нюра стали чаще бросать пытливый взгляд на Данилу. Наверное, они и во время войны не видели такого. Лицо Данилы само стало походить на маслянистый блин: оно светилось от счастья и удовольствия. А тесто в кастрюле осталось на самом дне. Баба Нюра черпала половником со дна, соскребая остатки, а Данила не снижал темпа, успевая подставить под свежий блин освободившуюся тарелку.

– Все, последний, – сказала хозяйка, шлепнув перед носом Данилы поджаренным, хрустящим блином.

Мы с Настей многозначительно посмотрели друг на друга. У меня живот раздулся от такой сытной пищи, а что говорить про Данилу? Рекордсмен, да и только. То же самое, наверное, подумала и баба Нюра и спросила его – так, для проформы, втайне ожидая слов благодарности:

– Может, Данила, ты еще чего-нибудь съел бы?

И что же он ответил? Вы бы только видели переглядывающиеся лица стариков после его ответа.

– Хлебушка бы еще, в мед помакать.

Дед Макар одобрительно кивнул головой и сказал:

– Люблю молодцов, спорых на еду. Кто естовит, тот и в деле мастеровит. Ты, Данила, наверное, и в работе такой?

– Ага! – последовал ответ моего друга. Данила тревожно оглянулся, не попросили бы его перекопать огород, тогда ведь придется рекорд ставить, одному его перекапывать.

А дед Макар взял со стола чайный поднос, нырнул в пристройку к дому и вынес оттуда белоснежные медовые соты. Данила, поблагодарив бабу Нюру за блины, подвинул поближе к себе тульский самовар. Конец его пиршества я не стал досматривать, мы с Настей вылезли из-за стола. С Данилы будет, может допить и оставшийся чай и съесть в одиночку все соты.

Глава III. Киллер по соседству

Я поднялся в дом и взял бинокль. Надо же хотя бы издали осмотреть окрестности. Верблюдовку, видно, потому так и назвали, что стояла она, как на верблюжьих горбах, на двух холмах. Одна-единственная улица их пяти домов начиналась на одном холме, а заканчивалась на другом. Внизу, в дымке хорошо просматривалась пойма двух рек, реки Молодыни и реки Киржач. Я хотел рассмотреть берега рек и найти неплохое место для купания, когда увидел, как одну из речек вброд переходит Фитиль. За спиной у него болтался тот же самый рюкзак, на котором мне померещились разводы крови. Я дал бинокль Насте, она стояла у меня за спиной:

– Глянь, по-моему, Фитиль чешет в нашу сторону?

Настя недолго вглядывалась в берег и подтвердила:

– Точно. Вроде сюда повернул. Чего ему тут надо?

На этот вопрос мы не знали ответа. Одно было ясно: сел в автобус за городом и вылез раньше времени. Я решил расспросить у деда Макара про местных жителей: кто они, чем занимаются?

– Одни мы тут, как бирюки, две пары стариков век доживаем, да киллер еще с нами на том конце деревни живет, в первом доме с краю.

– Как киллер? – у меня отвисла челюсть. Неужели простые люди до того привыкли к убийствам и насилию, с утра до вечера идущих по телевизору, что и в реальной жизни перестали обращать на них внимание? Вот это промыли мозги, приехали, называется, киллер стал нормальным человеком общества.