Лира Белаква
Шрифт:
– Медведями, – ответила она, слегка вздрогнув, и на ее лице мелькнул испуг.
– А, медведями, – кивнул Ли. – Значит, он не любит медведей?
– Я их боюсь.
– Ну, это вполне понятно. Они… гм… довольно большие. С вашими особенными полярными медведями мне дела иметь не приходилось, но, помню, гнался за мной как-то один гризли в Юконе…
– Какой ужас! Он вас догнал?
И снова Ли показалось, будто он в темноте шагнул мимо ступеньки. Она что, правда такая дурочка? Или хочет, чтобы он так думал?
– Ну да, – сказал он. – Оказалось, что старикан просто хотел одолжить сковородку, чтобы
– Как жаль, – сказала она. – А, знаете…
Ли почесал голову, но придумывать ответ ему не пришлось: на сцену поднялись трое мужчин, и тут же все в зале вскочили и разразились аплодисментами и приветственными возгласами.
Ли тоже пришлось встать, иначе это было бы невежливо, и все бы на него таращились. Он поискал взглядом своего соседа по пансиону, но вокруг было столько лиц, горящих энтузиазмом, что он его не увидел.
– Потрясающий прием! – горячо зашептал ему на ухо Сигурдссон, когда они снова сели. – Очень многообещающий! А вы что скажете?
– Никогда ничего подобного не видел, – отозвался Ли и, откинувшись на спинку, приготовился слушать.
Вскоре его разбудил рев толпы – во всяком случае, ему показалось, что не прошло и минуты. Эхо оваций и одобрительных возгласов металось по огромному деревянному залу. Ли заморгал и тоже принялся хлопать.
На платформе стоял Поляков – румяный, с окладистой бородой. Он был в черном пальто, один кулак он прижимал к сердцу, другим опирался на кафедру. Он смотрел на толпу сверкающими глазами, а его деймон (кажется, ястреб, но какой именно Ли сказать не мог) сидел на кафедре, широко раскрыв крылья.
– Сколько я проспал? – шепотом спросил Ли у сидящей под пальто Эстер.
– Я не считала.
– Черт. А что говорил этот деятель?
– Я не слушала.
Ли украдкой взглянул на Ольгу. Она безмятежно сидела рядом, устремив обожающий взгляд на отца, и не изменилась в лице, даже когда тот грохнул кулаком по кафедре: деймона подбросило вверх, он взлетел, сделал несколько кругов у него над головой, а потом сел на плечо. Эффектный ход, подумал Ли.
– Интересно, сколько они репетировали перед зеркалом? – скептически проворчала Эстер.
– Друзья мои! – вскричал Поляков. – Друзья и сограждане! Люди! Нет нужды предостерегать вас об опасностях этого вероломного нашествия. Да, нет нужды! Ибо каждая капля человеческой крови, текущая в ваших человеческих жилах, вопиет, что нет и не может быть дружбы между людьми и медведями. И вы знаете, что я имею в виду, как и то, почему мне приходится говорить так решительно. Дружбы между нами и медведями нет – ее и не должно быть! И под моим руководством – обещаю, положив руку на сердце – ее и не будет. Никакой дружбы с этими бесчеловечными, нетерпимыми…
Конец фразы, как водится, потонул в овациях, свисте и топоте, накрывших зал, словно океанской волной.
Поэт
– Да! Да!! Да!!!
По другую сторону от Ли дочка Полякова тоже хлопала – как маленькая девочка, прямыми, будто деревянными ладошками.
Выступление закончилось – Поляков и его люди спустились с платформы, и какие-то люди пошли вдоль рядов, собирая пожертвования.
– Не давай этому ублюдку ни цента, – посоветовала Эстер.
– Да у меня и нет, – проворчал в ответ Ли.
– Ну, разве не потрясающе?! – подскочил к нему восторженный Сигурдссон.
– Самый примечательный образец цветистой риторики, какой я только слышал, – заметил Ли. – Я почти ничего не понял, так как не знаком с местными делами, но с толпой он обращаться умеет, в этом ему не откажешь.
– Идемте же, я вас представлю. Мистер Поляков будет счастлив познакомиться…
– Ах, нет-нет, – поспешно возразил Ли. – Незачем отнимать его драгоценное время, я ведь даже не смогу за него проголосовать.
– Это совершенно не важно! Уверен, он будет очень рад, – отмел все возражения поэт и, понизив голос, крепко сжал локоть Скорсби: – У него найдется для вас работа.
На второй руке Ли повисла Ольга.
– Мистер Скорсби, идемте же, я познакомлю вас с папой! – Ее большие глаза смотрели так искренне, губы розовели, локоны обрамляли прелестное личико в форме сердечка. От всего этого голова Ли пошла кругом, и он едва не полез к ней с поцелуями.
Какая разница, что у девушки ума не больше, чем у виноградины? Ли жаждал заключить в объятия вовсе не ее мозг. Ее тело (как и его) обладало собственным разумом – и они многое могли бы сказать друг другу. В голове у него плыло, он полностью и безоговорочно капитулировал.
– Ведите меня к нему! – сказал он.
В небольшой обшитой деревом гостиной позади зала для выступлений Поляков глыбой возвышался над окружавшими его мужчинами со стаканами в руках и с зажженными сигарами в зубах. В комнате звучали смех и гул поздравлений.
Увидев дочь, Поляков покинул своих собеседников, решительно двинулся ей навстречу и порывисто обнял.
– Моя малышка, тебе понравилась папина речь?
– О, папа, это было так здорово! Все были просто вне себя!
Ли огляделся. На столе возле камина стояла модель какого-то необычного ору-жия: что-то вроде передвижной пушки на бронированном грузовике. Ли хотел подойти поближе и рассмотреть ее, но стоявший у стола человек перехватил его взгляд и поспешно накрыл модель сукном. Наверняка это та пушка, о которой говорил Васильев, догадался Ли. Если бы он не таращился так открыто, наверняка удалось бы разглядеть ее. Ну тут его снова потянули за рукав и повернули к кандидату.
– Иван Дмитриевич, – ворковал Сигурдссон, обращаясь к Полякову, – вы позволите представить вам мистер Скорсби из Техаса?