Лишенная детства
Шрифт:
Я отправляюсь в Авейрон.
Там меня ждут дедушка и бабушка, их красивый домик на вершине холма, коровы, луга и кузина Лоранс. За эти дни, проведенные под палящим солнцем, мои несчастья становятся менее обременительными. Бассейн, походы в гости, прогулки… Бабушка изо всех сил старается, чтобы мы постоянно были при деле и чтобы нам было весело, поэтому я редко вспоминаю о своих печалях. Вернувшись в Эшийёз в конце августа, на площадке для игр я встречаю Джефферсона и Сюзи. Отношения между нами по-прежнему слегка натянутые, но, поскольку другие дети еще не вернулись с каникул, мы вчетвером — они, я и мой брат — начинаем перебрасываться мячом, ведь больше нам делать нечего. Иногда Джефф приглашает меня в гости поиграть на игровой приставке. Это, конечно, не «большая любовь», но я начинаю хоть с кем-то общаться. И уже чувствую себя не такой одинокой.
Когда наступает вечер, я сворачиваюсь калачиком на кровати и начинаю размышлять. Этот школьный год стал для меня длинным путем на Голгофу, который мне пришлось одолеть в одиночку. Если еще один год будет таким, я этого не перенесу. Уже на следующий день после изнасилования я мечтала снова увидеться со своими товарищами, а вместо этого мой мир рухнул, и я оказалась без точки опоры, без друзей. Жертва, и тем не менее отверженная. Преступник признал свою вину, но
Я буду вести себя по-другому.
7
ДУРНАЯ РЕПУТАЦИЯ
Я довольно долго думала, что от Да Круса мне передалась какая-то неизлечимая болезнь — СПИД или что-нибудь еще. На самом же деле он заразил меня страхом. С тех пор как мне удалось от него спастись, прошел год, и я боюсь леса и одиночества, боюсь засыпать и боюсь мужчин. Почтальон звонит в дверь, а я начинаю дрожать. Когда кто-нибудь из родственников-мужчин неожиданно заглядывает к нам в гости, я ему не открываю. Папа и мама, как могут, стараются меня успокоить: «Никто не причинит тебе вреда, Морган, Да Крус в тюрьме, не волнуйся!» В повседневной жизни они пытаются делать вид, что ничего не случилось. История с изнасилованием не стала «табу», однако они стараются не напоминать мне об этом без повода. Они стремятся вести нормальную жизнь, как раньше, и думают, что это — наилучший способ помочь мне забыть пережитый ужас. Но я злюсь на них за это притворство, за то, что они делают вид, будто все в порядке. Меня изнасиловали, разве нет? Зачем они вообще в тот день позволили мне уйти из дома? Для меня тихой жизни в семье больше не существует. Я превратилась в зомби. Я не могу, как раньше, вместе с Рашель собирать из «Лего» какой-нибудь домик, болтать о музыке и о Playstation с братом. Мне недостает беззаботности, не хватает слов и жестов. Заблудившись в своем кошмаре, я отстраняюсь от своей семьи. Во время ужина я — тень, в выходные я сижу в своем углу. Изредка маме удается вытащить меня с собой на розыгрыши призов, организуемые где-нибудь поблизости от Эшийёза, где она постоянно получает самые заманчивые подарки. Мы возвращаемся домой с новеньким холодильником или микроволновкой. Эти поездки меня отвлекают, я отдыхаю душой, но это длится недолго. Я не могу по-настоящему наслаждаться общением со своей семьей, равно как и всем остальным. И сам наш дом, и его окрестности напоминают мне о том ужасном воскресенье. По этой дороге мы ехали с Да Крусом в лес… Здесь, в столовой, рядом с игрушками Рашель, мама складывает судебные бумаги… В этой ванне мне запретили помыться, когда я вернулась домой… Из окна видна улица, ведущая к дому Марии и Мануэля. Странно, мама тоже сидит с отсутствующим видом. Может, она думает о том же, что и я?
Часто мне кажется, будто меня подстерегает какая-то опасность. И это отбрасывает на приятные ежедневные радости мрачную тень: с того дня, когда Да Крус меня выкрал, я никогда не чувствую себя в безопасности. Страх становится особенно сильным по вечерам. Я не могу заснуть, если не закрыла дверь на два поворота ключа. Под подушкой у меня нож для разделки мяса. Я баррикадирую дверь, но враг подстерегает меня, притаившись в моей же голове. В полусне я иногда проигрываю события первого октября 2000 года, но в версии «happy end». Сценарий № 1: оказавшись в грузовичке Да Круса, я смогла развязать путы и, вместо того чтобы бежать к воротам, тихонько вернулась в гостиную его дома и спряталась там. Пока он ищет меня на втором этаже, я убегаю. Сценарий № 2: я убегаю, пригибаясь к земле, пока он находится в придорожном киоске. Сценарий № 3: я убиваю его ножом в лесу.
В полночь, в два ночи и в четыре утра я вдруг просыпаюсь и чувствую, что превратилась в сгусток ненависти. Я ненавижу Да Круса, а еще больше — саму себя. Я могла спастись, эти сценарии тому доказательство! Я ненавижу себя за то, что приняла неверное решение. Ненавижу за то, что не сумела избежать изнасилования. Но самое гадкое — это то, что я на какие-то минуты даже нашла Да Крусу оправдание… После первого изнасилования, когда он извинился, когда сказал, что «на него что-то нашло» из-за спиртного, я ему поверила. Я вижу себя протягивающей ему руку там, в лесу, уверенная, что сожаления его искренни, что ему стыдно за все те ужасы, которые он только что совершил. В тот миг я была уверена, что теперь он отвезет меня домой. Когда я снова и снова вспоминаю об этом, то задыхаюсь от осознания собственной глупости. Я чувствую себя полной идиоткой, оскверненной и изуродованной на всю жизнь. Как все повернуть вспять? Как вычеркнуть из памяти раз и навсегда это воскресенье, отравляющее жизнь мне и моей семье? Отцовские оскорбления снова начинают вертеться в моей голове, они убивают меня. Я злюсь на родителей за то, что они не помогли мне, и на себя — за то, что из-за меня они вынуждены терпеть столько мучений. В такие вечера я не вижу способа стереть мысли о худшем дне в моей жизни, снова стать нормальной девочкой, какой я была раньше, вырвать из памяти мерзкие воспоминания, которые меня преследуют. Единственное, пожалуй, что можно сделать, — это разом со всем покончить. Меня соблазняет лежащий под подушкой нож: я режу себе вены, пока боль не выдергивает меня из этого кошмара наяву.
И все мои ночи похожи одна на другую.
Днем, в коллеже, я пытаюсь вести себя так, словно ничего не случилось. Главная задача, которую я ставлю перед собой в начале нового учебного года, — это снова стать «своей» в группе. Любой ценой. И я цепляюсь за Дженнифер как за спасательный круг. К моему огромному облегчению, она продолжает со мной общаться. Почему? Загадка. Захария, мой одноклассник, — один из немногих, кто до сих пор со мной разговаривает, а у Дженнифер на него виды, поэтому, вполне вероятно, приятельство со мной — это часть ее стратегии. Но быть со мной в хороших отношениях
То, что Дженнифер ценит мое общество, удивляет всех. Мои бывшие подружки предупреждают меня: у этой девочки репутация нахалки, она курит, кокетничает и обнимается с мальчиками, так что мне лучше держаться от нее подальше. Теперь вы заговорили со мной, предательницы! Но их мнение для меня ничего не значит. Хотя раньше я не водила дружбу с нахалами и лентяями, для Дженнифер я нахожу сотню оправданий. Уже само то, что она разговаривает со мной — экстраординарное событие! Примерно год назад меня, образно выражаясь, приковали к позорному столбу, а многие и теперь хихикают, когда я прохожу мимо. Мои бывшие подружки делятся друг с другом своими тайнами и треволнениями, но никто из них не подходит ко мне, чтобы прошептать что-то на ухо. А Дженнифер рассказывает мне о себе все. Рассказывает, кто из мальчиков ей сейчас строит глазки, а кто нравится ей самой. Она уверена, что, будучи доверенными такой парии, как я, ее маленькие секреты не станут известны никому. Потому что никому не интересно, что я говорю. Я слушаю ее россказни не осуждая, никому не пересказывая, и это наверняка ей нравится. Хотя… Может, эту мятежную с юных лет барышню привлекает моя испорченная репутация жертвы происшествия, о каком не принято говорить вслух? Но мне, честно говоря, плевать на то, что именно заставляет ее искать моего общества. Я наслаждаюсь простым ощущением того, что теперь я не одинока. И потом, miss Janniffer в коллеже не на последних ролях, она весьма популярная особа. Весьма. Особенно у мальчиков. Лето не развеяло эту ее ауру. Она вернулась на занятия еще более красивой, более стройной и с двойной порцией грудей. А у меня по-прежнему на лице прыщи, а на носу — очки. Чтобы такая «бомба», как она, заинтересовалась такой девочкой, как я, — это, по меньшей мере, неожиданно.
В классе я сажусь рядом с ней, разумеется, если Дженнифер не захочет устроиться возле кого-нибудь из мальчишек. Она пишет мне длинные послания, в которых живописует все свои любовные переживания, и я прилежно на них отвечаю до того самого дня, когда писем нам становится мало: мы переходим на тетрадки, столько всего хочется рассказать! Каждое утро я передаю Дженнифер толстый блокнот, в котором она писала накануне, и она потихоньку читает мой ответ на уроке математики. Я — ее советчица, ее наперсница, ее фан номер один. Я во всем ей подражаю. Совершенно неожиданно для себя и к своему огромному удовольствию я вдруг оказываюсь в касте сверстниц, пользующихся успехом и популярностью. Таких на весь коллеж не больше дюжины, и объединяет их то, что остальные девочки им завидуют и к ним прислушиваются. Однако в этом сообществе «звездочек» я на особом положении: если рядом нет Дженнифер, ее подружки меня старательно не замечают. А некоторые из них терпеть меня не могут. Когда у них хорошее настроение, они перебрасываются со мной парой слов. Я, стоя чуть в стороне, наслаждаюсь созерцанием этих «VIP-персон», и этого мне вполне достаточно. Когда они чем-то недовольны, я выслушиваю колкости в свой адрес.
— Зачем ты возишься с этой уродкой? — спрашивают у Дженнифер подружки.
К счастью, ей совершенно нет дела до того, кто и что думает. Уже для того, чтобы у всех на виду общаться со мной, нужна немалая смелость.
Я, которая всегда терпеть не могла жертв, я, которая в первом классе дразнила толстого Твикса, чтобы заставить его взбунтоваться, я, которая презирала свою мать за то, что она позволяет отцу собой помыкать, я пала ниже, чем эти двое вместе взятые. Я не только позволяю издеваться над собой, но и искренне уверена, что это единственный способ заслужить расположение окружающих. Кого люблю, того и бью, верно? И потом, прошлый год стал для меня уроком. Я не пыталась скрывать свои эмоции и заслужила репутацию депрессивной сумасбродки, стала настоящим козлом отпущения. Это будет мне наукой… Этот опыт позволяет мне сделать два вывода: первый — что я ничего не стою, и второй — чтобы нравиться, мне нужно стать кем-то другим. Дженнифер, похоже, знает рецепт успеха, значит, буду подражать ей. Она красится? Я начинаю делать то же самое. Она носит стринги и облегающие джинсы? Я тоже. И не замечаю, что все это мне совсем не вдет. Дженнифер нравится, что я за ней обезьянничаю, она делает мне комплименты, и в этом случае, как и во всех прочих, я ей верю.
А не надо бы.
Вот уже несколько месяцев мы дружим с Джонатаном, мальчиком родом из моего городка. Мы знакомы с детства, вместе ходили в дом с привидениями и воровали клубнику в садах Эшийёза. Я выросла. Он — тоже. Белокурый голубоглазый малыш превратился в любимчика всего коллежа, но остался при этом простым в общении и милым. В моем классе не мне одной он кажется очень симпатичным, вокруг Джонатана постоянно вьется стайка девочек, однако именно со мной он предпочитает болтать. Его родители тоже часто ссорятся, как и мои, и это становится постоянной темой наших разговоров. После школы он приглашает меня в гости, и мы болтаем у него в комнате, он — лежа на кровати, а я — примостившись на подоконнике, или устраиваемся рядышком на диванчике и смотрим фильм, а я кладу голову ему на плечо… Это и влюбленность, и дружба, только мы никогда не говорим об этом. И все же однажды все портится. Не случилось ничего плохого, просто, по его просьбе, я решаюсь его немного приласкать. Не могу сказать, что мне это было слишком противно, ведь он, к счастью, ни разу ко мне не прикоснулся. Слишком жива память о Да Крусе, чтобы я решилась на что-либо подобное. Мы с Джонатаном даже ни разу не поцеловались. То, что я с ним делаю, мне лично никакого удовольствия не доставляет. Я просто радуюсь, что он получает удовольствие, а он польщен и счастлив тем, что мы теперь так близки. И еще мне кажется, что я ему по-настоящему нравлюсь. И все же, когда все закончилось, я не могу думать об этих подростковых ласках, не испытывая ужасного стыда. Я уверена: то, что я только что сделала, — ненормально. И грязно, очень грязно. Как я могла это делать после того, что произошло со мной меньше двух лет назад? У меня появляется ощущение, что я совершила нечто ужасное. Я знаю, что у некоторых моих одноклассниц уже есть подобный опыт, но мне кажется, что я не имею на это права, — словно эти ласки a posteriori[15] оправдывают насилие, жертвой которого я стала. Меня будто замыкает: заливаясь слезами, я умоляю Джонатана никому об этом не рассказывать. Он обещает, но я сама себя выдаю. Я не могу думать ни о чем другом, и мне ужасно хочется поделиться моими переживаниями с лучшей подругой — Дженнифер. И вот однажды вечером я собираюсь с силами и описываю эту сценку в нашем блокноте. На следующий день, взяв с подружки обещание сохранить все в тайне, я с бьющимся сердцем передаю ей нашу «библию» и с нетерпением жду ее совета…