Лиссабонские любовники
Шрифт:
Инспектор Льюис занимался приготовлением второй порции виски с содовой, когда вошел Антуан.
– Официант, – сказал инспектор Льюис, – спросите от моего имени у месье, что он хотел бы выпить?
Антуан, который нерешительно всматривался в лица, услышал эти слова и направился к стойке.
– Я ничего не пью, – сказал он.
– Вы предпочитаете не пить, а говорить? Но ведь одно другому не мешает, – любезно сказал Льюис.
Он отошел со своим стаканом от стойки и повел Антуана в глубь зала, где никого не было.
– Это и в самом деле приличный уголок, – со вздохом удовлетворения сказал Льюис.
Он сложил ладони вместе.
– Я был в этом уверен, – сказал Антуан.
Инспектор рассматривал его с учтивым любопытством.
– Мне не удалось как следует разглядеть вас этой ночью, – продолжал Антуан. – Но я был прямо уверен, что вы принадлежите к тому типу людей, которые все время потирают руки, глядя на несчастья других.
– Хе! Хе! В этом есть своя правда, – сказал инспектор Льюис. – Нужно, правда, только, чтобы несчастье было не без трудностей, не без сложностей и чтобы оно заставляло работать ум.
Он собрался было потереть руки, но опомнился и смущенно прошептал:
– Извините меня, я уверен, что это действует вам на нервы.
– Немного, – сказал Антуан.
Он поскреб край бочки, на которую облокотился и продолжил:
– Вы принадлежите к тому типу людей, которых несчастье… как мое… в Лондоне, не интересует.
– Очень даже интересует, месье Рубье. Очень. Но исключительно из чувства симпатии. На процессе я был на вашей стороне. И я об этом думаю. Такие женщины, какой была ваша жена, – это горе для страны.
Глаза Льюиса перестали улыбаться. Они были искренними и очень жесткими. Антуан почувствовал симпатию к инспектору.
– Вы странный полицейский, – сказал Антуан задумчиво. – Может быть, из-за этого… я не побил вас вчера. Не из-за страха, как вы понимаете.
– Я знаю, – сказал Льюис.
Он заказал третью порцию виски и вздохнул:
– Когда сидишь вместе с кем-то и пьешь один, то чувствуешь себя старым пьяницей. И тогда появляется неприятное ощущение, что ты воруешь у собеседников время. Мне нравится этот разговор о наших характерах… Но вы ведь пришли не для этого?… Миссис Динвер, не правда ли?
Антуан посмотрел на полицейского и ничего не ответил.
Инспектор Льюис слегка отодвинул стакан, который ему только что принесли, и тоже в свою очередь облокотился на бочку. Его голова почти касалась головы Антуана.
Он сказал очень тихо и очень спокойно:
– Она его убила… вам ведь известно…
В моменты опасности Антуан умел держать себя в руках и нервы его не подводили.
– И в правде и в неправде вам, чтобы хорошо работать, нужно заставать людей врасплох, – сказал он.
Он сидел, опершись лицом на правую ладонь, и голос его был как нельзя более естественным. Он чувствовал,
– Месье Рубье, вы заблуждаетесь, – сказал серьезным тоном Льюис. – Я не лукавлю с вами. У меня просто нет такой возможности. Я думаю в вашем присутствии… Не больше того…
– И что? – спросил Антуан.
– И вот я думаю, что такая женщина, как миссис Динвер, не может… как бы это сказать… привязаться к мужчине… извините меня, к такому, как вы, без того, чтобы… я прошу прощения… здесь не было какой-нибудь подозрительной причины, сообщничества в несчастье… несчастье, которое уже случилось.
Антуан слегка пошевелил левым плечом и сказал:
– Спасибо за мою внешность…
– Хорошее чувство юмора, – сказал Льюис, улыбнувшись.
Его взгляд снова стал серьезным и он продолжил:
– И все же это рассуждение подтверждает другое мое рассуждение. Я не верю, что с Динвером произошел несчастный случай. Мужчина, обладающий хоть какой-то сноровкой, знающий места, не падает со скалы, когда нет никакой осыпи. А на той скале ничего не осыпалось. Скала находится в пределах его владений. И Динвер был отличным спортсменом.
Голова Антуана продолжала покоиться на его руке, но пальцы сжались в кулак. Теперь висок Антуана прижимался к его сжатому кулаку. Глаза инспектора Льюиса скользнули к этой опоре и вернулись к лицу Антуана.
– Профессиональный спортсмен? – спросил тот.
– О, нет! Ну что вы! – воскликнул инспектор Льюис. – У Динвера было приличное состояние, он вращался в высшем обществе и преподавал историю искусства. Но я прошу вашего прощения… Все эти вещи, наверное, вам не интересны…
– А кому они интересны? – резко спросил Антуан, вставая.
На пороге бара он обернулся. Инспектор Льюис тут же прекратил потирать руки.
– Я прошу прощения!.. – крикнул он. – До скорого.
Антуан хлопнул дверью.
Ночь выдалась очень тяжелая. С юга дул горячий, удушливый ветер.
Кэтлин и Антуан перед тем, как возвратиться домой, дошли до Торговой площади и присели на ступеньки, нижние из которых спускались в Тежу. Даже в воде не было никакой прохлады.
Антуан еще не говорил Кэтлин об инспекторе Льюисе. Он никак не мог решить, нужно ли ей это говорить или нет.
«Она разволнуется, потеряет голову, а это как раз на руку полицейскому, – размышлял Антуан. – А при этом нужно бы ее предупредить, что он взялся за нее основательно».
Антуан вспоминал, что с тех пор, как он начал себя осознавать, он всегда помогал людям, находящимся вне закона, мятежным, преследуемым. Эта солидарность была у него в крови. А вот в случае с этой женщиной, беззащитной, неприкаянной, которая сейчас рядом с ним смотрела на омываемые тяжелым лунным светом фасады, грозившая ей опасность придавала его любви к ней какую-то новую форму.