Листки из вещевого мешка (Художественная публицистика)
Шрифт:
"Листки из вещевого мешка" не единственное произведение Фриша, посвященное второй мировой войне и отношениям нейтральной Швейцарии с гитлеровской Германией. В сборнике читатель найдет и второе его произведение на ту же тему, созданное на основе личных впечатлений. Это "Солдатская книжка" (1974). Но тот же материал подан теперь под иным углом зрения - с позиций другого времени, когда автор отдален от пережитого более чем тремя десятилетиями, и это существенно меняет прошлое. Само по себе наличие в творчестве одного писателя двух произведений, одно из которых оспаривает и ревизует другое, - случай в литературе наиредчайший. Но хотя Фриш никогда больше не занимался подобной переделкой, для него этот случай характерный: он выдает самое существо его метода - желание осложнить картину, посмотреть на одно и то
В романах "Штиллер" и "Гантенбайн", в известной у нас пьесе "Биография" Фриш должен был придумывать новые и новые версии судеб своих героев, чтобы доказать им и читателю, что сцепление причин и следствий не фатально, что в событиях и в человеке заложено много возможностей, развитие которых зависит от множества причин, в том числе порой и случайных. Чтобы по-новому показать прошлое в "Солдатской книжке", Фришу не понадобилось выдумки. С годами становились известными факты и документы, доказавшие сотрудничество некоторых швейцарских фирм с гитлеровской Германией и относительность швейцарского нейтралитета, не мешавшего, например, властям возвращать еврейских беженцев обратно в Германию. Но что, пожалуй, не менее важно: в глазах Фриша поразительно изменился его собственный облик, для него сегодняшнего по-иному предстал он вчерашний. "Если я не хочу, то могу и не заниматься воспоминаниями. Почему же я хочу этого? Свидетелей остается все меньше. Но почему же я вспоминаю так неохотно? Потому, что я был слишком труслив и не хотел видеть того, что изо дня в день являлось взору". Трусость подобного рода - одна из центральных тем Фриша.
Ранняя книжечка "Листки из вещевого мешка" исполнена искреннего патриотизма. Как и большинство швейцарцев, Фриш всей душой разделял убеждение, что Гитлеру нечего делать в его стране. Если говорить о патриотическом духе, то небольшая швейцарская армия, в течение первого года войны готовившаяся отразить возможное вторжение гитлеровской Германии, была на высоте. Но, как написал Фриш в "Солдатской книжке", тогдашнему всеобщему состоянию была свойственна и принципиальная бездумность. Армия была готова к защите родины, а не к борьбе против фашизма. О том, что такое фашизм, радио и пресса нейтральной Швейцарии, опасавшейся к тому же гитлеровского вторжения, сообщали поразительно мало. В те годы, пишет Фриш, в швейцарской армии не знали о нацистских концлагерях. Сам он, присутствуя во время отпуска на многолюдном приеме в доме богатого промышленника, не мог и представить себе, что именно здесь в августе 1940 года состоялось представительное совещание, во время которого было решено прекратить критические высказывания швейцарской прессы в адрес фашистского рейха.
Но нежелание углубляться в положение вещей простиралось и дальше. Не задавались вопросом, как может сложиться ход военных действий на территории Швейцарии; чаще всего, вспоминает Фриш, ограничивались надеждой на горы, которые должны были стать важным союзником швейцарцев. Бездумие, несомненно, экономило силы. Быть может, в тот момент оно было естественным. Но вот с тем, что оно было полезным или даже необходимым, Фриш согласиться не может. По его мнению, существует огромная разница между послушанием и дисциплиной, основанной на знании, убеждении и совести. "Мы были в армии, но не были готовы к войне... Впечатление спустя 30 лет: мы занимались легендой". Если "Листки из вещевого мешка" были в свое время благожелательно встречены швейцарской критикой, то его "Солдатскую книжку" ожидал гораздо более холодный прием.
Но въедливые вопросы Макса Фриша относились не только к политике Швейцарии в годы второй мировой войны и не только к швейцарской армии, о которой он, несмотря ни на что, вспоминает с благодарностью. Ведь и в двух своих военных книгах он был занят, по существу, тем, что имело одинаковое значение как для времен войны, так и для отнюдь не спокойной поры мира, новой этикой, требующей от человека постоянного мыслительного напряжения, постоянной готовности осознать себя и действительность не только в сиюминутном состоянии, но и в тех возможностях, которые может открыть в них будущее.
В 1950 году вышла первая книга дневников Фриша - "Дневник 1946-1949".
Пожалуй, именно в дневниках легче всего почувствовать особый характер публицистики Фриша, особую ее привлекательность. Дело тут не только в проблемах и темах. Дело в том, как эти проблемы и темы ставятся.
Эпиграфом к повести "Монток" Фриш выбрал обращение Монтеня к читателям его знаменитых "Опытов". Первая фраза этого обращения, ставшая и заглавием настоящего предисловия - "Это искренняя книга, читатель...", - могла бы послужить эпиграфом и к "Дневнику" Фриша. Но искренность тут особого рода. Она не равна распущенной откровенности.
"Дневник" - произведение и очень личное, и в то же время сдержанное, скрытное. Читатель кое-что узнает о жизни автора. Но это не цель, а необходимость: писатель не хочет рассказывать о себе - он вынужденно выдает себя, потому что нужен себе как материал. Вплоть до поздней повести "Монток", где автор, будто устав скрываться, заговорил о себе, Фришу была важна не собственная, а современная личность - напряженный драматизм ее судьбы и ее сознания. Само обращение к форме дневника у него вызвано, быть может, еще и тем, что, как убежден этот автор, не было еще времени менее подходящего для личных историй. "И все-таки человеческая жизнь совершается или гибнет не где-нибудь, а в отдельном Я".
Фриш, таким образом, обобщает. Его "Дневник" - это и размышления, "опыты" наподобие бессмертных монтеневских. Но чего тем не менее решительно нет в его "Дневнике" (как и в его статьях, выступлениях, речах), так это столь принятых в современной нам эссеистике абстрактных, общих формул. Обобщая, Фриш остается в рамках конкретного опыта личности. "Быть реальным!" - так определяет он свою задачу.
Одно из самых очевидных (и в то же время загадочных) достоинств публицистики и прежде всего дневников Фриша - это их адресованность всем. Читателю многих его страниц кажется, что сказанное относится непосредственно к нему, а часто и больше того: что это мог бы сказать и он сам. Разве не такое именно впечатление возникает, например, при чтении одного из первых, включенных в эту книгу, фрагментов "Не сотвори себе кумира"? Разве не согласитесь вы с мыслями о том, что именно о тех, кого любишь, труднее всего высказать определенное, окончательное суждение, что только любовь способна понять бесконечную изменчивость человека, в то время как холодный взгляд со стороны спешит с окончательным приговором и сложность характера подменяет застывшая маска? Но не будем пересказывать мыслей Фриша - читатель познакомится с ними сам. Наша задача - определить характер его разговора с читателями.
В случае Фриша это действительно разговор, хотя и не хочется употреблять это расхожее, относимое ко всем и каждому определение. Разговор, хотя читателя не слышно и он присутствует только как незримый партнер (слово Фриша), к которому обращена мысль автора.
Углубляясь в "Дневник" Фриша, отчетливо понимаешь, что разные книги отдалены на разное расстояние от читателей. Есть в литературе великие произведения, которые поднимают тебя высоко над твоей повседневностью. Таковы, например, философские романы Томаса Манна. Публицистическая, да и художественная (с фабулой и вымыслом) проза Фриша другая: Фриш будто считает некорректным оставлять в стороне твой читательский опыт. Он оперирует тем, что близко многим. (Недаром Фриш мало и с настороженностью высказывался о Томасе Манне - это автор не его направления.)