Литераторы и общественные деятели
Шрифт:
Такое небывалое, необыкновенное и из ряда вон выходящее событие объясняется только одним:
— Сегодня его собственный юбилей.
О, великая мачеха — Литература!
Где-то там, высоко-высоко, куда доносятся только орлы, восседаешь ты в сияньи немеркнущей славы на троне своём, окружённая твоими слугами, воинами, приближёнными.
Как к сказочной королеве, труден к тебе путь.
Труден путь тому, кто хотел бы приблизиться к твоему трону, с благоговением преклонить колени и коснуться устами твоей руки прекрасной и благостной.
Внизу
И смотрит.
Одни думают:
— Только уж больно она высоко куда-то взобралась!
Другие полагают:
— Ишь храмина! На самой дороге! Ещё выстроили бы что путное. Фабрику. Или другое что, полезное.
И эта толпа смотрит на тех, кто идёт, взбирается, карабкается наверх.
И разражается радостным хохотом, когда кто-нибудь сорвался.
— Туда же.
Люди, не написавшие в жизни ни строчки, потешаются, что человек написал несколько неудачных строк.
Людям, у которых ни разу в голове не явилось ни одной мысли, кричат:
— Смотрите, ему пришла в голову неудачная мысль!
Дни величайшего литературного торжества для публики, это — когда прославленный поэт обмолвился неудачным стихом, хороший романист напишет слабый роман, великий мыслитель выскажет ошибочную мысль.
Тогда у публики настоящий литературный праздник.
— А? что!!!
И всякого, кто оступится, кто сорвётся, скатится вниз, истерзанный, окровавленный, толпа встречает улюлюканьем, свистом, ругательствами, травлей.
Словно он совершил великое преступление тем, что хотел приблизиться к тебе, великая, святая мачеха-Литература.
А те, кто взобрался наверх? А те, кто мужественно прошёл полпути?
Толпа говорит:
— Что ж! Они и должны. На то у них и талант!
Мрачно, сурово и сумрачно в лагере твоём.
Только стоны раненых слышны оттуда.
Ни труб ни литавр в честь победителей.
Это было несправедливо, прекрасная королева!
Добрая и светлая, ты ясными очами взглянула на старых закалённых бойцов.
— Хочу, чтоб было светло и радостно в чертоге моем!
Пусть не одни пораженья оглашаются печальным и протяжным звуком труб. Пусть празднуются и победы.
Не одни печальные тризны над могилами павших. Пусть пенятся кубки в честь живых, в честь победителей.
И среди своих приближённых ты выбрала старого воина.
Закалённого в боях, покрытого ранами. Ранами покрывавшего многих.
Славного бойца, ходившего в далёкие страны и приводившего оттуда к нам толпы пленниц: прекрасные мысли с огненными глазами, убранные цветами стихи, полную красоты, грации, пластики прозу.
Отличного певца прекрасных песен.
И сказала ему владычица дум и сердец:
— Будь моим церемониймейстером. И пусть клики радости и веселья, клики победы несутся над лагерем моих воинов, моих бойцов.
И в лагере сумрачном и суровом закипели пиры в дни торжества, и зазвенело громкое смелое слово, и запел звучный, ликующий стих.
И эти клики мужество вливали в сердца бойцов.
И смелей и бодрей смотрели
И после пира шли в бой, среди лязга мечей, вспоминая победные песни.
И сказала королева своему церемониймейстеру:
— Ты был из первых в бою и на пиру. Я хочу, чтобы вспомнили все битвы и пиры на пиру в честь тебя.
И кликнула клич среди бойцов.
И радостно откликнулись все.
И пиром весёлым и шумным почтили воина и певца, первого в боях и на пирах.
Моё первое знакомство с П. И. Вейнбергом
Моё первое знакомство с П. И. Вейнбергом, — ему минет скоро уже, вероятно, 25 лет.
Я был тогда издателем журнала, имевшего большой успех, очень распространённого, влиятельного.
Я был его редактором и почти единственным сотрудником.
Это трудно, — не правда ли?
Но трудность положения увеличивалась ещё тем, что я издавал… запрещённый журнал!
Это был журнал, выходивший в 4-м классе одной из московских гимназий. Он назывался, кажется, «Муха». А может быть и «Вселенная».
Это не были счастливые нынешние времена, когда гимназические журналы издаются под редакцией классных наставников.
До 15 лет я писал, не зная никакой цензуры!
Мы писали не для того, чтобы выказать себя с самой лучшей стороны пред начальством.
Начальство не видело наших журналов. И не дай Бог, чтоб оно видело! Как мышонок, этот журнал бегал под партами.
В нём писалось то, что может интересовать 15-летнего мальчика.
Как лучше переделать мир и о том, что «немец» несправедливо ставит двойки.
Критиковались Прудон и вчерашнее extemporale [7] .
Одна статья — в прозе — кончалась так:
«Прудон, видимо, не читал „Истории ассоциаций во Франции“ Михайлова. Он мог бы почерпнуть оттуда много полезных сведений».
7
Экстемпорале (латинское extemporale) — письменное упражнение для изучения чужих языков, назначаемое в определенные сроки, но без предварительной подготовки или же вне очереди и без предупреждения. В нашей русской школьной практике Э. обыкновенно называются письменные переводы с русского яз. на латинский или греческий яз.
Другая статья — в стихах — и о «педагогическом совете» — кончалась словами:
«Так что слышны далеко Крики синего собранья!»В этом журнале и была напечатана приветственная статья «г. Вейнбергу», в которой я поощрял его:
— Продолжать начатый путь: на нём г. Вейнберг может принести много пользы обществу.
Как хорошо, что П. И. Вейнберг послушался.
Я ходил в гимназию и учился в Малом театре.
Как давно, как давно это было!