Литература 6 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы. Часть 2

Коллектив авторов

Что стоит? А вот попробуй, и окажется, что это очень непросто ударить человека, который доверчиво идет впереди тебя.

Да и злости я уж не слышу в себе. Так хорошо на душе после этой теплинки, после этой речки! Да и Витька, в сущности, неплохой мальчишка – вечно он что-нибудь придумает. Придумал вот яйца стащить…

Ладно! Если он еще раз стукнет меня промежду лопаток, тогда-то уж я ему не спущу! А теперь – ладно.

Мне делается легко от принятого решения не бить Витьку. И мы заходим в село как лучшие дружки-приятели.

Вопросы и задания

1. Объясни смысл названия новеллы. Что изменилось бы в ней, если бы повествование велось от 3-го лица?

2. Что в новелле заставляет плакать рассказчика и как это объясняет его характер?

3. Почему на

протяжении новеллы все время откладывается месть, как это мотивируется в повествовании и как связано с основным конфликтом?

4. Как проявляется в новелле характер Витьки?

5. Какую роль играет природа в этой новелле?

6. Подготовь пересказ описанных в новелле событий от лица Витьки Агафонова.

7. Выпиши эпитеты и тропы в новелле, объясни, какую художественную роль они выполняют.

Евгений Иванович Носов

Евгений Иванович Носов – современный писатель-прозаик, автор замечательных новелл и очерков. Я очень прошу тебя обратить внимание на имя и отчество этого автора и не путать его с Николаем Носовым, написавшим известные тебе книги про Незнайку и другие веселые детские рассказы.

Главная тема произведений Е. И. Носова – жизнь современной деревни, нелегкий крестьянский труд и красота души русского землепашца. Связь с родной землей, чувство природы – вот подлинные источники человеческого счастья, утверждает Е. И. Носов.

«Лоскутное одеяло» – маленькая новелла о том, как закладывается основа грядущей человеческой жизни. Сюжет этого произведения чрезвычайно прост: мальчик, лежа под одеялом, ждет, когда бабушка закончит свои дела и расскажет ему очередной эпизод из своей жизни, очень непросто прожитой. Каждый такой ее рассказ как один из лоскутиков самодельного деревенского одеяла, а все вместе они греют душу и рассказчицы, и ее любознательного внука. (Заметь, как точно и поэтично название, выбранное писателем, и поразмысли о значении подзаголовка.)

Конфликт, на котором строится повествование, тоже очень необычен: это ожидание очередного рассказа бабушки и «пришивание следующего лоскутка» к истории ее жизни. Подумай, пожалуйста, какую роль играет в этой новелле экспозиция и почему, не закончив рассказа, бабушка начинает плакать.

Лоскутное одеяло

Из дальних далей

Было у моей бабушки Варвары Ионовны одеяло, собранное из разных лоскутов материи.

Бабушка иногда шивала нехитрые крестьянские обновы: штаны и рубахи, кофты и сарафаны, да и нам, ребятне, всякую всячину. От этого и оставались обрезки, из которых бабушка кроила одинаковые косяки, сшивала их попарно в квадраты, а уж из квадратов получалось веселое разноцветное полотнище, служившее верхом ватному простеганному одеялу.

Я лежу под его уютной толщей и жду к себе бабушку. А она на ногах чуть ли не с первыми петухами, все еще хлопочет по дому: что-то споласкивает, ставит в печь коровье пойло, накрывает рушником хлеб на столе, разбирает на пары и рассовывает по печуркам вязенки [115] и шубные рукавицы. И уж после всего гасит лампу, запалив каганец [116] , слаженный ею из пузырька, сырой картофельной кружалки и ватного фитиля. Застя [117] ладонью робкий язычок огня, похожий на тыквенное семечко, она ставит каганец на высокий припечек [118] , чтобы сразу освещал и кухню, где под лавкой с ведрами сеймской воды тихо шуршит лукошечным сеном посаженная на яйца гусыня, и соседнюю проходную комнатку с бабушкиной деревянной кроватью, над которой в углу в широкой витейно-золоченой раме висел строгий лицом Никола. Наконец бабушка заходит в нашу комнату и, встав перед Николой, ловким перекрестом рук снимает кофту, затем сбрасывает на пол долгую [119] , до пят, юбку и босоного вышагивает за ее круг. Вся в белом, с нагими плечами и руками, она принимается быстро и непонятно шептать что-то святому угоднику, мерцавшему от шевелящегося на печи светильного огня, одновременно не забывая расплетать косицу, полуседой остаток некогда спелой пшеничной красы, перебросив ее себе на впалую грудь и сноровко, на ощупь, перебирая пальцами пряди и шелковые тесемки. И, трижды осенив себя широким крестом, а заодно потыкав издали в мою сторону щепотью, она торопко [120] забирается под одеяло и, нахолодавшая перед иконой, истово [121]

льнет ко мне, теплому, обжившемуся под ватным пологом.

115

Вязенки – вязаные носки.

116

Каганец – светильник.

117

Застя – заслонив.

118

Припечек – выступ у печи.

119

Долгая – здесь: длинная.

120

Торопко – торопливо.

121

Истово – очень усердно, ревностно.

Смирив дыхание и обвыкнув, бабушка поднимает коленями одеяло, делает из него покатый погребок, под которым хорошо видны косяки, и тихим и умиротворенным голосом человека, завершившего день и добравшегося до постели, вопрошает:

– Так докудова мы дочитали книгу-то нашу?

– Про синий косячок.

– Уж и до него дошли? А вот про этот сказывала ли? Про голубые колокольца? Про мамкино первое платьице? Девочка-то она была большая, а все не в своем, все в перешитом да переиначенном. Тут под самую Троицу вот тебе китайцы-коробейники с товарами. А на деревне это вот какая оказия [122] . Бабы все бросают, выбегают на улицу. Ну, а китайцы знают, что делать. Прямо по траве раскатывают одну штуку ситца [123] – майский луг, да и только! Распускают другую – и того краше. Мамка твоя вцепилась в руку, теребит, этак больно дергает: купи да купи… Или про то не сказывала?

122

Оказия – удачный случай, совпадение.

123

Штука ситца – рулон ситца.

– Про колокольцы уже было, – вспоминаю я.

– А-а, ну тогда пойдем дальше. Этот вот косяк-то, который с колокольцами в паре, видишь, по синему белой крупкой посыпано, вроде как звезды по ночному небу, это от дедушкиной рубахи. А привез он ее аж с войны германской. Они тогда под Ригой стояли. Да немец попер их оттуда, из Курляндской земли, голодных да беспатронных. Да так-то и отходили пешки. Дедушка твой ногу в кровь истер, от мокрых да грязных портянок приключилась хвороба, ногу ему раздуло под самый пах. Уложили в двуколку с другими ранеными, довезли до какой-то станции, а оттуда – в самый Питер. А тут вскорости царя спихнули, революция началась. Деда как есть прямо на костылях в какой-то комитет и выбрали. Ну, раз выбрали, он и давай прыгать да скакать. Ну и допрыгался, чуть ногу не отняли. Списали его по чистой [124] да и отпустили, слава Богу, с миром.

124

Списали… по чистой – признали негодным к военной службе.

Мне не нравится, что дедушку выпроводили из Питера и что он, оказывается, не участвовал в штурме Зимнего дворца. – Кой тебе Зимний! – взмаливается бабушка. – Я и доси [125] с курицей по соседям хожу: мужик дома, а зарубить некому. Нет, не герой он у меня, не герой, врать не стану. – И уже спокойным добрым голосом продолжает: – А так много повидал разного. Не приведи Господь, чего довелось ему, сердешному. Домой пришел – белые чуть шашками не изрубили, в амбаре господский хомут нашли… Ну да ладно на ночь про такое, Царица Небесная. От тех времен, окромя этого лоскута, костыль остался, где-то на чердаке. А еще солдатский башлык.

125

Доси – до сих пор.

– Это штык такой? – ликующе млею я.

– Не-е! Это такой суконный куль с окрылками. Поверх шапки в метель надевают. Вот придет дедушка с ночного, из конюшни-то, ты и попроси хорошенько. Авось покажет тебе башлык. А то и даст поносить.

Я молча мечтательно киваю.

– Нуте… Так поехали дальше. А этот, внучек ты мой, этот лоскутик… – Бабушка вздыхает и, выпростав тонкую, как плеть, голубоватую руку с темной, словно из корья, кистью, долго оглаживает светленький, ничем не примечательный треугольник.